Страница 43 из 184
Пережитый страх и опасность разоблачения побудили менестреля вести себя осторожней и держаться поближе к своему господину до тех пор, пока Вольф оставался в Вальденбурге. Возможности увидеться с королевой наедине или хотя бы переговорить с ней вдали от свиты тоже пока не представлялось, и потому он прилежно занимался поручаемыми ему делами – благо их было предостаточно, – надеясь, что страшные челюсти Зигера не сомкнутся на его горле.
Но королевские гончие, похоже, пока не мчались по его следу, а значит, Анастази либо придумала весьма убедительное объяснение его появления в королевских покоях, либо открыла служанке хотя бы полуправду, которая на время помогает избежать прямой лжи.
Его собственные слуги также не сидели без дела, и теперь Лео знал, что Альма весьма обязана своей госпоже, устроившей ее брак с Михаэлем, постельничим королевской семьи – ибо король неохотно уступил их сердечным прошениям, вняв просьбе и желанию королевы лишь после долгих уговоров, ласк и прочих милых супружеских хитростей.
Семейный союз, по-видимому, оказался счастливым, в нем родились дети – и, разумеется, Альме следовало хорошенько подумать, прежде чем теперь отвечать королеве низкой неблагодарностью.
…Впрочем, даже зная об их связи, никакой приглядчик не смог бы попенять, что королеву занимает одна лишь любовь – Анастази никогда не забывала о том, что подданные нуждаются в ее справедливости и милосердии. Хотя прошлый год был урожайным, зима выдалась снежной и морозной, и многим требовалась помощь – объезжая вальденбургские угодья, Анастази щедро раздавала милостыню, выслушивала жалобы и просьбы.
Ее всегда сопровождали распорядители – двое, а иной раз и больше. Королева не терпела, если ее приказания выполнялись недостаточно расторопно.
Можно ли было не восхищаться ею, когда она, спокойная и статная, сидела в кресле, установленном на деревянном помосте посреди какой-нибудь деревенской площади, и выслушивала тех, кто приходил к ней с жалобами и просьбами? Крестьяне говорили длинно и путано, или же наоборот, слишком коротко, куце, будто каждое лишнее слово стоило им звонкой монеты. Тогда их речи становились вовсе малопонятными, словно те люди, что пашут землю и те, что живут в замках, сотворены совершенно по-разному.
Но королева никогда не торопила говоривших, не выказывала нетерпения и раздражения. Невозмутимо слушала, лишь изредка улыбаясь, словно бы про себя.
По скромному мнению Лео, которого, впрочем, никто не спрашивал, этим людям было не на что жаловаться – кроме, разумеется, привычных тягот крестьянской жизни, о которых говори не говори, легче они не станут. Земель у короля Торнхельма было достаточно, и те из вилланов, кто хотел жить своим трудом и умом, вполне могли получить дополнительный надел, если имели силы и возможность его обрабатывать. Кроме того, богатеющему королевству явно не хватало умелых мастеров, что производили бы вещи не только полезные, но и приятные глазу – а потому во время своих поездок королева всегда тщательно осматривала все, сделанное местными ремесленниками. Она не жалела на поиски ни времени, ни сил, особенно ценя работу каменотесов, ткачей, миниатюристов и ювелиров; король ж всецело доверял ее вкусу.
Для жителей окрестных земель каждое такое посещение было нечасто выпадавшей возможностью не только увидеть повелительницу, но и броситься к ногам, поведать о несправедливости и притеснениях, и – возможно – снискать королевского милосердия…
Так было и в этот раз, и никто не удивился, что к Анастази обратились с нижайшей просьбой помочь двум сиротам, которые терпели помыкательства от одного из родственников, по-видимому, рассчитывавшего прибрать к рукам их имущество. Впрочем, к этому особенных препятствий и не было, закон есть закон, но уж очень он дурно вел себя…
Господин Бюних, что был старостой в Тирбсте, небольшом селении на берегу полноводной Вейбы, сказал только это, а его дородная жена – гораздо больше: кузнец вдов, весьма скуп, но по прихоти природы весьма слаб до женского пола, а девица вступает в возраст, далеко ли до соблазна? Да и кто сможет ему помешать, коли девочка будет жить в его доме?! А блуд ведь дело темное, поди дознайся потом, как оно было…
Супруга старосты, как видно, отличалась благочестием и известным добродушием, а потому о судьбе сирот говорила не без сожаления – упирая, впрочем, на то, что особенно бесчестно все это будет выглядеть, если у греха окажутся последствия.
Разговор происходил в большом доме для собраний, что был выстроен на единственной площади Тирбсте, жители которого занимались земледелием, но больше рыболовством и перевозками грузов и путников с берега на берег. В зале, пустое пространство которого заполняли лишь расставленные вдоль стен длинные скамьи да крутая лестница, ведущая на небольшую галерею второго этажа, вместе с королевой находились несколько дам из ее свиты, которых Анастази, впрочем, никогда не подпускала слишком близко к себе, Альма, Лео и королевские распорядители Фогель и Зейдек.
Меньше всего Анастази хотелось разбираться в этих щекотливых обстоятельствах, но она понимала, что для королевы весьма невыгодно прослыть холодной и равнодушной к бедам и без того униженных людей, тем более сирот – а потому пожелала взглянуть на тех, о ком староста вел речь.
Большой любви между родственниками, похоже, и вправду не было – во всяком случае, появившись перед королевой, девушка сразу же постаралась встать как можно дальше от своего дядьки, и крепко прижала к себе маленького брата.