Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 184

– Я знаю, что это очень трудно, почти невозможно, – Свен несколько раз с силой ударил рукоятью плетки по луке седла, так что конь пугливо повел ушами. – Но все же я хочу знать, смогу ли рассчитывать на благоволение своего короля?

…– Каким будет ваше слово, мой повелитель? – Клаус Фогель ожидал ответа, застыв в почтительном полупоклоне. – Быть может, ваш смиренный слуга недостаточно ясно изложил суть этого дела?..

Удо поднес подогретое вино, поставил на стол перед королем кубок, от которого шел горячий пар, и приманчивое благоухание яблок и мускатного ореха заставило короля очнуться от воспоминаний. Вельможи тоже оживились; можно было поклясться, что теперь разбираемое дело кажется им, как и королю, не столь значительным, каким пытался представить его барон Герварт.

– Ты всегда излагаешь дела с отменной обстоятельностью, – Торнхельм посмотрел на распорядителя, потом на пажа, который понял господина без слов и принял у Фогеля свернутый пергамент. – Действительно ли дело только в убитом звере и подпорченном здоровье барона? Или есть еще что-то?

– Да, мой король, – с готовностью откликнулся Фогель, так, что стало понятно, что именно этого вопроса он и ждал. – Пользуясь предоставленными мне полномочиями, я выяснил некоторые подробности этого дела. Среди людей барона Эццонена был сын его сестры. Что там произошло, до сих пор не очень понятно, ибо говорят разное. Ясно лишь то, что, когда люди барона Герварта застигли их с добычей, то немедля доставили в замок к самому барону… И случилось так, что с названным юношей произошло несчастье. Оступившись, он свалился с лестницы, ведущей в башню.

– И что с ним? – спросил герцог Лините, и Фогель повернулся к нему с тем же почтительным поклоном.

– Прошло уже три ночи, а молодой барон все еще в беспамятстве, и никто не решается сказать с уверенностью, придет ли он в себя. Так что, если говорить по совести, теперь уже Эццонены вправе истребовать ответа, ибо за такое платят кровью.

– Тому были свидетели?

– Да, и я распорядился, чтобы их доставили сюда. Затруднение в том, что оба свидетеля представляют сторону Гервартов.

– Как же получилось, что не оказалось свидетелей с другой стороны?

Фогель пожал плечами – хитрый лис.

– Теперь никого не разыщешь. И это легко объяснить, мой герцог – когда уже сгущается ночь, так же темно становится и в умах некоторых наших рыцарей. Люди лаются, точно собаки, а собаки вторят им.

…Захлебывающийся, яростный лай и гул охотничьего рога позволили королю повременить с ответом. Псари пустили хортых, и по белому полю плеснула рыже-пегая, бурматная волна.

Лисицу, поднятую ближе к лесу, поймали быстро, лис покрупнее, с пушистым и длинным рыже-серым хвостом, оказался увертлив и хитер, и водил собак за собой, петляя и делая ложные выпады, уходя от них широкими кругами.

– Лови, лови его! Вьется, что твой угорь! – кричал Удо Лантерс, размахивая дубинкой, но не решаясь оставить место подле короля. Торнхельм хлопнул его по плечу.





– Ну же, Удо, покажи себя! Время переярку становиться взрослым волком!

Лис, перепрыгнув через неширокий овраг, оставил уловки, помчался прямиком к кромке леса в надежде найти там себе спасение. Собаки неслись, захлебываясь лаем; казалось, что ему все же удастся уйти, оставив ни с чем своих преследователей.

Но вот Зигер, бронзово-коричневый, длинноногий – любимец короля и принца Отто, в несколько прыжков догнал его, лязгнул клыками, пытаясь ухватить. Рыжий увернулся, метнулся в другую сторону, но пути к спасению уже не было.

Бушующая волна захлестнула, ударила оземь, закрутила, и, окутанный снежными клубами точно морской пеной, он на мгновение пропал из виду.

Удо первым очутился рядом, но никак не решался протянуть к нему руку – лис вертелся, как ошпаренный, огрызаясь на каждый выпад. Его страх стал ему защитой.

Наконец подоспели егеря и вытащили его, полуживого, но все еще разъяренного – глаза злые, пасть широко разинута, лапы скребут воздух.

Следовало оглушить его, а лучше сразу убить, чтобы отвезти в Вальденбург и снять шкуру. Один из егерей сноровисто растянул брыкающееся тельце на утоптанном снегу.

Удо медлил.

– Давайте, сударь, уж больно он матерый – как бы не дал стрекача…

Юноша поднял дубинку и с силой опустил ее. Жертва дернулась, и удар пришелся по уху. Лис тявкнул, рванулся, и егерю стоило немалого труда его удержать. Удо замахнулся снова, но решимости для второго удара уже не нашел.

– Позволь, я закончу, – вмешался Лео и забрал у юного пажа его оружие. Потом, выждав мгновение, нанес удар – точно и мягко. Рыжее тело обмякло, и егерь, подняв за задние лапы, слегка встряхнул его.

– Какой красавец! Отчаянно дрался – собаки не успели потрепать…

Взятый на длинный повод, Зигер все никак не мог успокоиться, возбужденный погоней – вертелся и время от времени глухо ворчал. Торнхельм, спешившись, подошел к своему любимцу, угостил куском сырого мяса, потрепал по холке. Пес фыркнул, сунулся носом в рукав, ища добавки.