Страница 167 из 184
Выстроенная очень просто, небольшая эрлингенская капелла отличалась дивными, изящными пропорциями; единственным внешним украшением ей служил искусно вырезанный по камню узор над полукруглым входом-порталом, изображавший благородные белые цветы леонтоподиумы, что в изобилии растут в горах. Внутри оказалось просторней, чем можно было предположить, убранство же ее было сумрачно и строго. Тонкие, гладко обтесанные каменные колонны поддерживали высокий свод, и свет, проникавший сквозь полукруглые окна, рассеивался в синем сумраке.
И сумрак, и монотонное, тихое пение, и воздух, согретый пламенем множества свечей, были тяжелы для Анастази; плотная накидка мешала дышать, и баронесса с тревогой думала – а удастся ли достойно выдержать все, что предстоит завтрашним днем?..
Она не знала, о чем думает стоящий неподалеку Вольф, и могла лишь догадываться, чего просит у неба Евгения, но сама непрерывно молилась об одном – найти в себе силы перенести все легко и радостно, как от нее того и ожидали.
…Капелла переменилась за одну ночь, и впору было счесть это чудом и благим знаком – она вся была пронизана, напоена светом, и колонны, сегодня уже украшенные цветами, бросали в пространство легкую, воздушную как грезы тень. Священник, облаченный в праздничные одежды, уже ждал князя и его избранницу.
Одинаково радостные и взволнованные, будущие супруги приблизились к алтарю. Маркус Райнарт улыбался. Только сейчас Анастази увидела, какие у него яркие серо-зеленые глаза, а на подбородке – тонкий, неровный шрам. На светло-синей котте князя сиял серебром и белизной горный цветок в обрамлении стрельчатых листьев.
И невеста под стать жениху – прекрасна, свежа, как утро. На светло-зеленом дамасте ее платья вышиты цветы водосбора, плоды и птицы, и вьющиеся побеги винограда, как знаки будущего счастья и изобилия. Нижняя туника – жемчужно-белого цвета, и столь восхитительной работы, что ткань кажется мягкой даже на взгляд, не то что на ощупь. Прозрачную муслиновую вуаль удерживает тончайшая золотая сетка, сделанная самым искусным из княжеских ювелиров.
Утром, пока служанки помогали Евгении одеваться, заплетали ей волосы, окутывали благоуханием розовой и лавандовой воды, Анастази любовалась сестрой и насмешливо думала – несомненно, красивая, мудрая и обладающая столь безупречным вкусом женщина заслуживает большего, чем супружество с герцогом Рюттелем…
По совету Альмы Анастази поднялась до света, чтобы справиться с недомоганиями и привести себя в порядок. Умывание едва теплой водой, немного подогретого вина без пряностей и свежий утренний воздух произвели благоприятное действие; она и вправду чувствовала себя лучше, но все же, поднимаясь по ступеням капеллы и теперь, стоя перед престолом, то и дело замирала от охватывавшей ее слабости, и, будто бы невзначай, опиралась на руку стоящего рядом сына.
С дозволения короля Гетц фон Реель огласил, а затем передал Генриху Альтлибену, сенешалю князя Райнарта, королевское дозволение на брак Евгении, урожденной фон Зюдов, дочери барона фон Зюдова; вслед за этим сам барон вложил руку своей дочери в ладонь князя, и замкнул крепким пожатием.
Рихард и Эрих Кленце повторяли за священником слова молитвы, пели хвалу. Их голоса смешивались с голосами других, сливались в единый гул, и в этом было что-то приятное сердцу, воодушевляющее, объединяющее тевольтских вельмож и гордых княжеских вассалов, клириков и слуг, мужчин и женщин. Горели свечи. Отблески огня играли на золоте одежд и украшений.
Едва супруги вышли на крыльцо, под ноги им посыпалось зерно и лепестки цветов. Зазвучали серебряные трубы. Замковый двор был залит ослепительным светом – солнце торжествовало, утверждая в Эрлингене и его окрестностях жизнь и счастье; на деревьях в саду, разбитом подле капеллы и сокрытом от ветров высокими стенами, еще трепетали желтые и алые листья.
Все было как на любом празднике, когда хозяин щедр и не скупится на удовольствия: жонглеры и плясуны изощрялись в своем искусстве, танцовщицы звенели пришитыми к платьям и поясам маленькими бубенчиками, – и по пути к пиршественному залу молодые супруги успели раздать им немало серебра и затейливых безделиц.
То тревожась, то радуясь, опускаясь в мрачную бездну раздумий и тотчас же выныривая из нее, Анастази видела, как менестрели и акробаты сменяют друг друга, торопясь показать свое искусство и заслужить похвалу князя – а то и самого короля; как слуги вносят в зал то одно, то другое блюдо; как развеселившиеся пажи затевают споры и заигрывают с плясуньями и служанками. Баронессу тревожили пряные запахи и жар, исходивший от огромного очага, но в остальном она, видимо, и вправду немного окрепла за те дни, что уже провела здесь.
…Эрлинген не знал недостатка ни в яствах, ни в винах. Услаждая себя попеременно саарским и рейнским, постепенно хмелея, Лео думал – отчего природе угодно создавать таких женщин?.. Откуда в них такое упоение музыкой, такой испепеляющий, дерзкий огонь?
Анастази позволила увлечь себя в хоровод, и почти сразу же позабыла о степенности и благонравии: волосы, кажущиеся темно-рыжими в отблесках огня, разметались по плечам, подол обвивается вокруг стройных ног, точно роскошная ткань не поспевает за поступью хозяйки. Разве к лицу было бы другой это темное – алое? – платье и зеленая накидка, перехваченные в талии узким поясом, расшитым золотом; разве блестели бы чарующе, как мечта, на этом драгоценном поясе изумруды и рубины?..