Страница 165 из 184
Анастази взглянула на сестру. Герцогиня Рюттель забавлялась новой игрой – подбрасывала вверх, а затем старалась поймать в маленькую чашечку привязанный к ней цветным шелковым шнурком шарик черного дерева. Альма, Венке и Вилетта следили за игрой, переглядываясь и едва сдерживая улыбки.
Что ж, Евгения теперь тоже свободна и с легким сердцем едет к жениху. Вольф сдержал обещание – и развод супругов Рюттель осуществился, как только нашелся свидетель, утверждавший, что брачная церемония не была проведена по всем правилам…
– Говорила ли я тебе, Юха, что Торнхельм обещал вернуть мне кота до наступления следующей весны?.. А также вещи, что я привезла из Вигентау?
Евгения повернулась к сестре; не глядя, протянула надоевшую игрушку Вилетте.
– Все же сердце твоего супруга полно истинно королевского достоинства. Разве ты знаешь еще хоть одного мужчину, который бы поступил так же?.. А что дети?
– Он сказал, в Вальденбурге есть кому позаботиться о волчатах до той поры, пока они не повзрослеют и не обзаведутся острыми клыками… Ох!..
Повозку снова сильно встряхнуло, и Анастази, чувствуя подступающую, как наводнение, дурноту, велела вознице остановиться. Альма и Венке помогли госпоже сойти на землю и проводили до перелеска, где она попросила оставить ее одну.
– Позвольте помочь вам, госпожа, – почтительно произнесла Альма. Анастази, мгновение поколебавшись, покачала головой.
– Все, что мне требуется – немного отдыха от этой бесконечной тряски. Останьтесь здесь и проследите, чтобы мне никто не мешал.
Едва она спустилась на дно широкого, с оползшими склонами, оврага и деревья скрыли от нее повозку и стоявших возле нее слуг, ей стало хуже, тошнота подступила к горлу сильнее прежнего, и Анастази едва успела склониться над пожелтевшей травой; придержать, чтобы не испачкать, накидку и платье.
Потом зачерпнула ледяной воды, омыла лицо. Смахнув снег с валуна, вросшего в землю рядом с ручьем, села и долго смотрела в черную воду.
Эти внезапно подступавшие позывы определенно были знакомы, хоть и полузабыты – как давняя болезнь, что дает о себе знать лишь когда человек слаб и растерян. Ни еда, ни дорожные неудобства здесь, разумеется, ни при чем – утром, на постоялом дворе городка именем Энт, бывшая королева не притрагивалась к еде и выпила только немного травяного отвара с медом.
Что, если теперь пойти вдоль течения, вглубь опустевшего леса, и идти до тех пор, пока не оставят силы, пока не упадешь на влажный мох?
Анастази еще раз вытерла лицо тыльной стороной ладони. Конечно, далеко она не уйдет. Ее хватятся и найдут. Но как же хочется побыть в одиночестве, не играть и не притворяться, как притворяется веселой ярмарочная плясунья!
Месяц любви давно закончился, теперь – время беречь урожай и готовиться к долгой зиме.
Рыданиями горю не поможешь – и все же слезы не раз выступали на глазах у бывшей королевы, пока она поднималась по склону, придерживая полу длинного плаща, то и дело касаясь деревьев. Ей стало легче, но что значат тяготы плоти в сравнении со страданиями души? По-прежнему не хотелось никого видеть, не хотелось продолжать путь, стоивший уже стольких сил. Мысли путались в беспорядке, обращаясь то к Лео Вагнеру, утвердившемуся в замке на высоком берегу Данува, то к сестре и князю Райнарту, радости которых она не желала омрачить, то к королю Вольфу, деятельное участие которого сделало возможным этот брак...
Анастази остановилась, схватившись рукой за тонкий ствол молодой сосны, перевела сбившееся дыхание. Подняв голову, увидела Альму и Венке, а рядом с ними юного Флориана Греттера. Он спешился, а своего норовистого конька держал в поводу.
Невольно Анастази вспомнила другого пажа, Удо, так трогательно красневшего всякий раз, когда ей случалось взглянуть ему прямо в глаза. За этими давними картинами тянулись другие – об утраченном покое, достоинстве честной женщины, детях… О Торнхельме, которого она не желала видеть и о котором не желала думать, ибо это значило бы постоянно помнить о своем падении.
Завидев госпожу, Альма бросилась к ней – помогла выйти на дорогу, заботливо отряхнула еловые иголки и сухие листья с полы плаща и подола платья.
– Что ты, что ты? – негромко произнесла Анастази, чуть отстранившись; быстро стиснула руку служанки и тотчас же отпустила. – Меня растрясло на этой ужасной дороге, только и всего. Кроме того, я непривычна к повозке…
– Говорила я, что медовый отвар нехорош, да еще и перед дальней дорогой. Но что ж теперь… К ночи вам полегчает, госпожа… – Альма и не подумала понизить голос, говоря о столь деликатных вещах; еще раз поправила на госпоже платье и пояс. – Вот увидите, как приедем на место, сразу станет лучше.
– Что за выражение у вас на лицах? Мне это не по сердцу, – с усмешкой бросила Анастази, проходя мимо Венке и Флориана, не заметив поданной пажом руки. – Вы словно хлебнули прокисшего молока…