Страница 118 из 184
Анастази остановилась на пороге зала. Потом решительно отворила дверь, указала в сторону покоев, где жили дети.
– Я задержусь ненадолго, Альма. Хочу на них посмотреть. Это необходимо, ведь я не знаю…
Верная служанка вместе с госпожой прошла до самых дверей и осталась, чтобы подать королеве знак, если проснется король или появится кто-то из слуг. Анастази вошла в просторные покои, подошла к кровати, на которой спал Отто. В смежной комнате, отделенной полуаркой, вместе с нянькой и горничной спали младшие.
При ее появлении старый Вильберт проснулся и приподнялся на лавке, собираясь вскочить, но Анастази остановила его.
– Нет нужды, мой милый Вильберт. Мне что-то не спится, и я решила заглянуть к детям – они так быстро растут, и я не успеваю ими любоваться. Я уже ухожу, не стоит их будить. Немного прогуляюсь – кажется, сегодня будет дивное ясное утро.
Он все же встал и поклонился госпоже, но затем, повинуясь ее настойчивому, нетерпеливому жесту, опять прилег на лавку, с забавной деликатностью укрывшись одеялом с головой, хотя Анастази не сомневалась, что он за ней наблюдает.
Она долго смотрела на сына, не произнося ни слова. Потом отошла от кровати, заглянула к близнецам, поцеловала и сына, и дочь. Юргена, с некоторых пор ставшего особенно дорогим ее сердцу, несколько раз погладила по голове. Он, утомленный играми и занятиями, спал так крепко, что в ответ на ее ласки только шумно вздохнул, улыбнулся во сне и перевернулся с бока на бок.
Вернулась к принцу, и, не сдержавшись, сжала его в объятиях.
– Будь сильным, Отто. О, умоляю, будь как твой отец! Несмотря ни на что!
Быстро поцеловала его, растрепанного, ничего не понимающего со сна, успокаивающе шепнула, положив руку ему на лоб: «Спи! Спи, еще так рано!», и вышла из комнаты.
Полусонный конюх оседлал для королевы самую резвую из ее лошадей, а для служанки – крепкую серую лошаденку из тех, на которых обыкновенно ездят королевские оруженосцы. Небо над замком еще не успело посветлеть, когда ворота открылись, выпуская всадниц на широкий мост.
До поворота дороги беглянки позволили лошадям бежать рысью, будто бы и вправду отправлялись на прогулку и не спешили. У самого въезда в Эсвельский лес Анастази оглянулась на Вальденбург, мощные башни которого приближающийся рассвет окрасил рыжим и палево-розовым, – а потом резко отвернулась и хлестнула белую кобылу. Впервые в жизни королева чувствовала себя изгнанницей, а впереди был еще долгий путь, полный опасностей.
Ее отсутствие встревожило обитателей королевского замка не сразу – королева часто отправлялась на утреннюю прогулку в окрестностях замка одна или в сопровождении кого-либо из слуг, и порой, заехав довольно далеко или залюбовавшись прекрасным видом, отсутствовала почти до полудня.
Сон короля был долог и спокоен, и, пробудившись, когда солнце уже вовсю светило в окно, Торнхельм чувствовал себя много лучше. Михаэлю и Удо с трудом удалось убедить его не пренебрегать советами господина Биреке, и не вести себя безрассудно.
Король, раздираемый противоречивыми чувствами, тотчас же пожелал увидеть Анастази. Он сожалел о своей несдержанности, хоть и был убежден, что прав, и отъезд королевы из Вальденбурга будет лучшим лекарством для болезни, которой вздумалось разрушить их брак.
Он хотел примириться с ней, приласкать, объяснить свое состояние. Ему, однако, сообщили, что королева с рассветом покинула замок, намереваясь прогуляться, и это легкомыслие вновь вызвало у короля приступ раздражения.
– Что ж, – бросил он Михаэлю, принесшему эту новость. – Следует ускорить сборы. Сообщи об этом Фогелю. Пусть подготовит все как можно скорее. Не будем дожидаться отбытия моего возлюбленного брата, тевольтского короля, ибо дело это наше, семейное, и к заключенному с ним договору отношения не имеет.
Ожидая королеву, он вновь и вновь вспоминал ночную ссору и досадливо морщился – недостойно государя быть столь несдержанным даже в гневе, ибо не страх, а уважение и любовь должны наполнять сердца его подданных и домочадцев. Но когда Анастази не вернулась к трапезе, и растерянный Удо сообщил об этом, у Торнхельма будто спала с глаз пелена, все это время застилавшая ему взор. Он достаточно изучил нрав своей супруги, чтобы понять, что произошло на самом деле.
Она бежала – и оставила его в одиночестве, предоставив самому решать, как теперь объяснить еще не покинувшим Вальденбург гостям этот подозрительно поспешный отъезд. А ведь если бы была чиста – осталась бы, даже считая себя оскорбленной. Значит, все подозрения, тревоги, несвязная болтовня Свена – не пустое, не ложь…
В ярости он швырнул о стену серебряную чашу, в которой паж подавал ему горький травяной настой. Что ж, если она бежала на рассвете, то теперь уже далеко…
– Позвать господина Фогеля? – тихо спросил Удо, державший в руках подобранную с пола чашу. – В его отряде опытные воины и следопыты, и…
– Подожди, мальчишка! Что за привычка – как вылупился утенок, так и сразу в воду? Годно ли показывать гостям, какие дела творятся в королевской семье?..
Удо, понявший свою ошибку, угрюмо молчал. Торнхельм махнул ему рукой.