Цветы для наглых

Рихард Кленце покинул Вальденбург в тот же день. Путь его лежал в Штокхам, а оттуда – к переправе через Глан, и дальше, в тевольтские земли. С бароном были лишь оруженосец, по виду – уроженец Мезы, необыкновенно молчаливый для южанина, и юноша-слуга. Оба участвовали в Тарнском походе, попали в плен, спаслись благодаря барону Кленце, и теперь служили ему с преданностью вышколенных собак.

После их отъезда, уже в сумерках, пролился быстрый, обильный дождь. В замковых залах стало сыро и холодно.

Королеве так и не удалось поговорить с бывшим супругом. Королю сделалось хуже, и Анастази позвала к нему лекаря, а сама сидела рядом с ложем, держа мужа за руку.

Незадолго до полуночи, когда тишину нарушало лишь уханье сов над башней, да – изредка – голоса перекликающихся стражников, Лео остановил Альму у самых дверей Большого зала.

– Альма, красавица, скажи, здорова ли королева?

Он осторожно взял ее руку, вкладывая в ладонь серебряную монету, но служанка не спешила принять ее; пристально вглядывалась в его лицо.

– Благодарю, королева в добром здравии. Ныне она отдыхает. И вам – особенно вам – не стоит беспокоиться о ее самочувствии.

– А ты, оказывается, строптивая, Альма, – зло сказал Лео.

– У меня много работы, а вы меня отвлекаете, мой господин. И прошу помнить, что я служу радостям моей госпожи, а не вашим. Доброй ночи.

Она ушла, не взяв предложенной мзды. Лео, оставшись в одиночестве, медлил, разглядывал едва заметную сейчас, в полумраке, роспись на сводах, раскинувшихся, будто кроны деревьев, над тонкими колоннами.

Гости разошлись по опочивальням, огни погашены. Слуги убирают посуду и объедки, выметают сор, чтобы выстелить пол свежей соломой и полевыми цветами. Разумнее всего вернуться к себе и попытаться уснуть, ибо неведомо, сколько забот принесет новый день. Но ах, какая жалость, что прекрасная ночь, время любви и наваждений, проходит впустую!

Сразу после вечерней трапезы Лео отослал слуг, надеясь, что Анастази пожелает увидеться с ним. Но свидания не случилось, и менестреля охватили те же тоска и беспокойство из-за предстоящей разлуки, с которыми тщетно боролась королева.

Еще так недавно он с легкостью обещал, что они смогут видеться, когда того пожелают. А если замыслам не суждено сбыться? Что, если усвоенные с юности уловки, испытанные и проверенные многократно, теперь не помогут?.. Да и не прискучат ли королеве, привыкшей к шелкам и бархату, соломенные постели постоялых дворов?

Нет, что угодно, но не это. Истинной страсти нипочем ни зной, ни холод; ни жалким рубищем, ни скудостью крова не обмануть ее. Все она принимает с радостью, ибо черпает силы в себе самой.

Скоро зазвучат разноголосые колокола суетливого Гюнтталя, слышные даже здесь, в королевском замке – означить утреню, гнать прочь ночные страхи. Вслед за ними пробудится и Вальденбург.

– А-а, менестрель! Ты не встречал дрянного мальчишку, моего пажа?! Я отправил его за вином, а он, п-похоже… куда-то зап… пропастился…

Лео понял, что герцог, вывалившийся ему навстречу из укромного закоулка, в котором обустроено отхожее место, сильно пьян. Вид его говорил о том же: плащ волочится по полу, пояс полураспущен, волосы взлохмачены. В одной руке он держал короткий хлыст, в другой – пустой кубок, на который взирал с некоторым недоумением. Наконец отшвырнул его; кубок со звоном покатился по каменному полу.

– Нет, не встречал, мой господин, – Лео отцепил от пояса флягу, вынул затычку. – Рейнское, если угодно…

– Пропади пропадом эта кислятина! – Свен попытался сделать шаг вперед, покачнулся – рана весьма мешала ему, хотя выпивка, по-видимому, притупила боль. – Сейчас нам принесут настоящего вина – эдесского, а не этого мерзкого пойла! Если, конечно, негодного засранца не сожрала кор… крокотта по пути в королевский погреб! А что?.. Пошел на голос и… пф!

Герцог, по-видимому, жаждал поговорить; сделал шаг вперед, оступился и чуть не свалился; удержался, уцепившись обеими руками за плечи менестреля. Лео осторожно, но крепко взял герцога под локоть, невольно отстраняясь – запах вина и пота был нестерпим. Отвел другую руку в сторону, чтобы не расплескать вино.

– Вот ты, ты можешь мне сказать, мерзавец, откуда взялся… этот, как его, Марсус… Макрус… Маркус Райнарт? Князь!.. – Лео подал герцогу флягу, к которой тот тут же приложился, забыв, что брезгует рейнским. – Если б не п-п-проклятая нога, я вызвал бы его на поединок! Все решилось бы в бою…

– Вы разумный человек, герцог, и должны понимать, что в нынешнем состоянии это могло бы обойтись вам весьма дорого… Юнец-нищеброд, которому нечего терять, поступил бы именно так, но какую пользу бы это принесло человеку вашего положения? Епископы не зря ополчились на эту забаву…

Про себя Лео подумал иное – что Свен Лините вряд ли совладал бы с князем Райнартом; а потерпеть поражение в бою не менее постыдно, чем оказаться неудачливым любовником, потерявшим расположение подруги.

– А знаешь, что способно поразить точней, чем копье или меч? – герцог понизил голос. – Ты видел ее лицо, Лео? Как она – моя Евгения, – на него смотрела? – он шумно вздохнул и продолжал. – А я видел. Она была так… – он потряс в воздухе рукой, не в силах подобрать нужного слова. – Прямо светилась, к-как ребенок, поверивший в чудо.