Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 30

Андрей прижал руки к груди. Ему было так больно. Больно и холодно, и в глазах стояли слезы.

- Как добраться до него…

Женщина сняла с плеча сумочку. Как только она это сделала, в Андрее вулканом вспыхнул гнев, и он яростно вскрикнул:

- Мне не нужны ваши деньги!

От его крика повернулись, вытаращив глаза, остальные люди, что были на остановке. Женщина удивленно глядела на него так, будто он дал ей пощечину.

- Я не попрошайка, - процедил Андрей злобно. Она лишь пожала плечами.

- Четвертый автобус доезжает с этой остановки до вокзала, – сказала она ему спокойным сухим голосом и отошла подальше. Андрей, пожалев, что грубо закричал, думал было извиниться, но холод его отвлек, и он тоже отошел, как можно глубже пряча ручонки в разодранные карманы. Дождавшись автобуса, он залез в него и прижался к заснеженному мокрому стеклу, спиной к людям. Мальчик прекрасно знал, что на него сейчас все косо смотрят. Ему было плевать. Пусть смотрят, он ведь не виноват, что так все сложилось. Дуя на замерзшие окоченевшие пальцы, он нахохлился, пряча свое лицо и голову под капюшоном. Он не мог выносить взгляда людей, хотел, чтобы он все сейчас исчезли. Или хотя бы отвернулись из вежливости, а не глядели на него, как на животное, сбежавшее из зоопарка. Ведь у него тоже были чувства. И он хотел тепла. Доехав до вокзала, Андрей, сошел, отдав кондуктору копейки, которые держал в моих замерзших, продрогших и красных пальцах. Он прошел дальше, стараясь смешаться с толпой и, оказавшись посередине помещения, направился в угол, все так же волоча свою сумку по полу. Тяжело вздохнув, он сел в угол, пытаясь согреться. Из холода в тепло. По телу снова пробежала липкая противная дрожь. Закинув руку за голову, Андрей скользнул ладонью к себе за шиворот и на ощупь сдавил клопа, который бежал по его спине.

* * *

 

Он спал на скамейке, на которой остановился, свернувшись клубочком и прижав к себе инструмент одной рукой. Сумку положил под голову. Да, это было рискованно, к тому же, шум здесь не утихал ни на минуту. Но Андрею было все равно, где, как и на чем спать. Он должен выделить себе хотя бы полчасика, и пусть его хоть зарежут во сне. Он не знал, сколько спал. Когда поднялся, понял, что его просто выворачивает наизнанку от нечеловеческого голода. И тошнит от недосыпа. Голова продолжала ныть. Единственное, чем он мог похвастаться, что ему было тепло. Подтянув к себе сумку, он выудил оттуда полпалки колбасы и ту затвердевшую булку и начал есть, стараясь ни на кого не смотреть. Вытерев жирные губы, он все это убрал, и размял затекшую шею. Да, у него были деньги, но они имели свойство кончаться. Неизвестно, сколько он пробудет здесь, неизвестно, что с ним будет дальше, а деньги нужны любому человеку. Сглотнув, он расстегнул куртку и, чуть оправившись от тревожного сна, вытащил из чехла гитару. Уж чем-чем он мог гордиться, так это слухом. Поэтому, расстроенную на холоде гитару Андрей быстро настроил и, не оглядываясь на людей, бросил на пол чехол и стал наигрывать что-то. Брал то перебором на шесть, на восемь, на четыре и три, то разными видами боя. Люди проходили. То одни, то другие, Петь он не мог, поэтому просто сидел, горячими пальцами тренькал эти струны, хотя внутри все сжималось. Казалось, что они вот-вот оборвутся. В конце концов, он добился того, чего хотел. В чехол побросали копеек.

Он не знал, сколько времени провел на скамейке в вокзале, но там мальчик спал, и его никто не трогал, словно бродяжку. Страшного, грязного бродяжку, на которого всем плевать. Бывало, кто-то бросал ему копейки. Кто-то проходил мимо. У кого деньги рассыпались, а потом он их собирал, ночью, когда было более-менее спокойно, и никто не видел. Андрею было тепло. Иногда перепадал пирожок, и он хотя бы не так голодал, как раньше. И все же ему было до омерзения паршиво. И он по-прежнему не знал, что делать. От него уже порядком несло. Несло так, как несет от уже бывалым бомжей.

Прошло несколько дней или недель, Андрей сбился со счета. Утром его всегда будил шум и скрип далекого поезда. Да и ночью тоже. Поэтому вскоре он научился не обращать на них внимания и могу спокойно спать в бушующем месте, кишащим людьми. Изредка, он наблюдал за проходящими спешащими людьми, которые уезжали и приезжали. Все они были разные, в разной одежде, начиная от цвета и заканчивая ценой, с разным запахом, с разным выражением лица. Но один ему запомнился больше всех. Этот взрослый парень не был похож на остальных людей. Хотя бы потому, что он был одет во все черное и кожаное, и как-то странно сразу выделялся. На него, как на черное пятно не белом листе, сразу падал взгляд. Похоже, он провожал своих родственников, но у Андрея не хватило духа просто взять и пойти понаблюдать. Этот парень заметил его, когда возвращался назад. Обычно, все люди смотрели прямо, а он, остановившись, огляделся по сторонам, словно бы кого-то искал. Андрей, почувствовав, как пунцовеют щеки, быстро отвернулся. А когда набрался смелости снова поднять глаза и посмотреть, загадочный парень в черном исчез.

И вернулся спустя какое-то время. Вернулся за ним.

Он, зайдя на вокзал, в странных рванных, но явно новых перчатках без пальцев, с двумя кольцами на пальцах, без шапки и с длинном кожаной плаще, лениво подошел к нему. Подошел этой расслабленной походкой, с которой ходят люди, которых почти ничего не удерживает от любого поступка. Он подошел совсем близко и смотрел на мальчика сверху вниз, чуть приоткрыв странно тонкие точеные губы, высеченные из камня.  Андрей невольно сжался, и смотрел в ответ, не зная, как начать разговор, и что нужно этому человеку. Незнакомец смотрел на него внимательно и пронзительно. Под таким взглядом станет неуютно любому, поэтому Андрей, не выдержав, отвел глаза. Сердце отчаянно забилось и лишь мысль о том, что вокруг очень много людей, и на него не посмеют напасть в людном месте, утешала. Парень, явно задумавшись, заморгал, обернулся, глядя на проходящих людей: мужчин, женщин, детей, бабушек, дедушек. Кажется, он прикидывал варианты.  Андрей его не знал и это настораживало. Наконец-то подошедший человек улыбнулся ему – ласково дружелюбно, без ехидства в глазах. Андрей, однако, не перестал бояться. Настолько уже мальчик привык к этому равнодушию, что теплые слова заведомо казались ему ложными и грязными.