Страница 1 из 30
Теперь лишь пустошь, выжженная адом». (с) Анклав Снов – Ад Внутри.
Рассветало.
Андрей поднял усталые сонные больные глаза от грязного засаленного стола. Снова не спал всю ночь. Горло очень сильно болело, и он не мог говорить. Изможденное, худое, костлявое тело, закутанное в какое-то подобие теплой одежды, дрожало от бессилия и голода. Он не помнил, когда ел в последний раз. В смысле, нормальную человеческую пищу, а не шелуху от гнилого картофеля, найденного в ближайшей помойке. Или горбушку хлеба, милостиво брошенную с родительского стола.
Тлела середина января. На улице каждый день завывала вьюга: бессердечная, безжалостная, не позволяющая вылезти даже во двор. Сложно согреться, даже если в квартире есть отопление и газ, а те, у кого их выключили, еще в ноябре забыли, что такое тепло.
В этой квартире, пропахшей дымом и спиртом, не было ни горячей воды, ни отопления, поэтому мальчик сидел, закутавшись в рванное престарелое одеяло. Его руки были искусаны клопами, и эти шестиногие мрази ползали по исцарапанному шатающемуся столу, на котором он провел еще одну холодную ночь, бессмысленно пытаясь заснуть при таком морозе. Маленький мальчик, с ссадиной на правой щеке и покрасневшими глазами, протянул длинный палец и жестоко раздавил насекомое, размазав его по прохладной поверхности. Коричневый хитиновый панцирь тонко хрустнул под напором человеческого пальца. Это один из многих взрослых. Раньше Андрей до жути их боялся, но теперь, когда их развелось слишком много, страх стал сходить на нет, оставляя только крайнее отвращение и усталость. Они ползали по его спине, ногам, вызывая раздражение по всему телу и зудящую, ноющую боль. Кусали, пили его. Двое, трое, пятеро.
Хлопнула деревянная дверь. Загремели стеклянные бутылки. Это пришла его мать. Андрей, отвернувшись, старался не шевелиться. Пусть она думает, что он спит. Или замерз от холода. На холоде трупы разлагаются намного медленнее. Возможно, даже не пахнут.
Ему было двенадцать лет. У него пьющие, безработные, чаще всего, неадекватные родители. Андрей четвертый месяц не ходил в школу, так как боялся показываться на глаза одноклассникам – грязный, уставший и очень сонный. На руках, ногах и шее – дорожкой клопиные укусы и все тело неимоверно чешется. Особенно голова, что не может не напоминать о крошечных вшах. У него не осталось чистой одежды, не осталось сил двигаться, не осталось сил жить.
Спать в этом месте невозможно, по всей квартире разносился просто удушающий едкий запах пыли и алкоголя. Он мечтал о горячем чае, и свежеприготовленной ароматной еде, но это были только мечты. Нужно ждать минут сорок, пока вода наберется в чайник. А после еще полчаса, пока чайник закипит. Если газ не отключили за неуплату, как воду и свет.
Поплотнее кутаясь в одеяло, Андрей соскользнул с жесткого деревянного скрипучего стула и, шаркая подошвой башмаков, поковылял в грязную кухню, с раковиной заставленной посудой и печкой грязной настолько, что тараканы, не стесняясь бегали даже по ней. Здесь было немного чище, чем в комнате. Под башмаками у него хрустнул таракан, но Андрей этого даже не заметил. Вытащив руку, он приоткрыл холодильник, но тут же его закрыл. Голод заставлял его двигаться, но еды в холодильнике не было. Вся еда, какая есть в доме, сейчас находилась в зале, где громко разговаривали родители и какие-то бомжи, не стесняясь в выражениях. Андрей не мог больше жить в этой квартире, посреди этого бедлама. Его тело болело из-за укусов, из-за постоянных побоев. Ему было велено идти на улицу и побираться, но он не пошел. На улице было слишком холодно, а он слишком сильно устал и измучился. За это отец избил его пустой бутылкой водки, так что теперь у мальчика багровели на груди кровоподтеки. Какое-то время он сидел, запершись в ванне, и тихо плакал, не стыдясь, не стесняясь своих детских обид. Ведь он все еще был ребенком. Который надеется на лучшее, ждет, что его мама и папа перестанут пить, что они избавятся от клопов и тараканов. Что у него будут подарки на день рождения и праздники, что у него будут игрушки. Он был ребенком. Нежеланным, и в двенадцать лет он уже это понимал. Он родился лишь потому, что его мать уговорили не делать аборт, ведь аборт - это грех. У нее не было работы, не было друзей. Несколько лет его отец пахал и пахал, но вскоре и сам махнул на все это дело рукой. Пусть мальчик живет. Выбьется – выбьется. Нет – подохнет, и дело с концом.
Андрей ненавидел свою жизнь. Ненавидел родителей, всех этих людей, которые подчас срывали с него одежду и накрывались ею, когда им было слишком холодно, оставляя мальчика совершенно без тепла. Ненавидел размалеванных шлюх, на которых не было нижнего белья, ненавидел звуки, которые они издавали, когда кто-то из бомжей грубо их трахал. Они кричали от боли, убегали, но после возвращались, чтобы все это повторялось. Ненавидел кровь на стенах после драк.
Через час или два, звонкий смех и пьяные голоса умолкли. Кажется, все уснули. Трясясь от холода, мальчик кое-как привел себя в порядок, чутко слушая звуки из закрытого зала. Он знал, что сейчас все они нажрались и спят. Он не знал, куда уйдет. Главное – уйдет отсюда. Куда угодно, но отсюда. Четыре месяца он не ходил в школу еще потому, что его запирали в доме. Он жил на шестом этаже, сбежать с окна не было никакой возможности. Ключи куда-то девали. Мальчик на цыпочках вышел в коридор и проверил, закрыта дверь или нет. Не закрыта. Пьяная мать просто забыла и о двери, и о том, что сын все еще остается в здравом рассудке.
Андрей выудил из-под стола свою школьную страшную потрепанную сумку и вытрусил ее. У него не было ценных вещей, которые он мог положить, кроме одной своей практически выцветшей фотографии, где ему было пять. Тогда он еще улыбался и не был таким худым. С недавних пор он не разувался в клоповнике, поэтому был избавлен от необходимости обуваться. Перебросив сумку через узкое костлявое плечо, Андрей аккуратно подошел к закрытой двери, что вела в зал, и прислонился к ней ухом. Оттуда доносилась какая-то возня и тихие хрипловатые женские стоны. Старая железная кровать на пружинах надрывно скрипела. Через несколько минут все стихло. Мысленно подбодрив себя, мальчик аккуратно открыл дверь и скользнул в теплую прокуренную комнату. Здесь отвратительно пахло алкоголем, старой едой, коричневой ржавчиной и зеленовато-серой плесенью. Четверо людей, не считая его родителей, развалились на полу. Один мужик и шлюха – на кровати. Она даже спала, раздвинув ноги. Андрей скривился от отвращения. Переступая через пьяные потные тела, он прошел к столу и, недолго думая, начал пихать себе в сумку все, до чего смог дотянуться. Хлеб, жирная колбаса, какие-то огрызки яблок, побитый банан. Нервно оглядываясь, оголодавший ребенок, схватив ложку, начал пихать в себя остывший горько-соленый роллтон, соленые огурцы и раскисшие помидоры, стараясь делать это как можно тише. Отец на кровати всхрапнул. Засунув в сумку какую-то твердую булку с маком, Андрей аккуратно присел на корточки и подтянул к себе чью-то куртку, запуская окоченевшие пальчики в карман. Его пальцы наткнулись на бумажные деньги и мелочь. Он выскреб из куртки все и отбросил.