Ангелы не умирают

Алаэль поднял трубку и, скорее всего, пошел звонить родителям. Андрей, оставшись один, развалился на кровати, закидывая руки за голову, и ощущая, как сквозь пальцы скользят его шелковые мягкие волосы. Да… Своя квартира, одежда и работа. Круто. Появились какие-то совершенно чужие привычки, даже манера говорить стала немного другой. Голос у Андрея изменился, надломился и стал ниже, но это было уже из-за созревания. Все стало как-то по-другому в единый миг. Другие мысли, другие взгляды. Да и своего друга он стал называть больше по псевдониму, чем по настоящему имени. Но его самого бесило то, что к нему обращаются по имени. Своего псевдонима у Андрея не было, а вот имя стало его раздражать. Впрочем, всегда раздражало, просто он этого не понимал, а сейчас все стало как-то по особенному. Имя ему дали родители. Родители, которых он ненавидел до сих пор, каждой частичкой своей души, он ненавидел их даже где-то в глубине сердца, где должен бы был любить. Родителей, собутыльников, шлюх и вообще всех женщин. Казалось бы, к последним даже родилась беспричинная ненависть. Если раньше Андрей не находил ненависти, теперь он не находил причин для того, чтобы ненавидеть.

Этот шестнадцатилетний юноша стал высок, бледен и худ. Длинные пальцы от постоянных гамм на гитаре и вовсе продолжительной игры. Вытянутое острое лицо, высокие выпирающие скулы. Казалось, что его лицо это кости, наспех обтянутые кожей. У него, как были, так и остались, небольшие глаза, карего цвета, совсем немного впавшие. Тонкие губы, прямой нос. Он научился краситься. И порою, бессонными ночами, когда ему снились кошмары, и Андрей просыпался в холодном поту, парень часами проводил в ванной и разрисовывал себе лицо, пытаясь придумать что-то новое из давно пережитого старого. Подкрашивая глаза, теперь рука у него была прямая и вовсе не дрожала, от чего лини выходили просто идеальными, он невольно усмехался, вспоминая себя, маленького, когда еще называл неформалов психами и ненормальными людьми. А еще он клялся, что никогда не будет таким, как они. Смешно. А теперь он никогда не  обернется назад, не вернется  и станет обычным. Как с его белых рук не сойдет рубцы от лезвий и бритв, как с белого листа не стереть черные линии густой гуаши, так и из него не сделать прежнего человека – того маленького Андрея, которого волновало мнение окружающих, и который мечтал о том, чтобы быть к ним ближе.

Грим у него всегда выходил жуткий. Но все были в восторге. И сам Андрей перестал существовать без той тяжелой музыки, без текстов, без ритмичных ударов. И она была другая. Тяжелая, да, но другая. Со смыслом. Совсем отличная от той, что слушали его родители, когда перепадала возможность. Там была попса и шансон. А здесь метал. И его было много. Тяжелый, резкий, обрывистый, где кричали, кричали, разрывая бедные глотки. А порою и не разрывали, а просто пели или говорили. То, о чем следовало бы задуматься. Научился различать тот и иной стиль, и выбирать то, что нравилось ему. Из всех групп, которые он успел прослушать на дисках, Андрею понравились от силы три-четыре. Английское парень слушать просто не мог, а его было подавляющее большинство. Только русское, что он мог понимать сразу же, схватывать текст на лету. Можно было бы конечно посмотреть перевод, но это было муторно. И основная суть ускользала все равно. А иногда и перевод был бредовым.

Больше всех ему понравился стиль, который назывался блэк метал. Экстремальная музыка, где быстрое, но по идее, монотонное звучание, уступало, практически всему. Он просто обожал эти истеричные вопли, и хриплые утробные крики, под которые или сразу вырубался или заводился так, что готов был беситься денно и нощно. Музыка и ее тексты были пронизаны мрачной атмосферой, которая просто душила его, заставляла забыться, забыть о том, что где-то, возможно, есть светлая жизнь, прекрасные, добрые люди, и взаимная любовь. А он никогда и не верил в это. Он даже научился презирать все это, любовь и доброту. Разумеется, только показушную. Возможно, только внешне. А этот стиль вызывал у него лишь агрессию, ненависть, гнев и такое презрение, что Андрей не знал, куда себя деть. Казалось бы, с каждым днем становится все хуже и хуже, но Алаэль лишь усмехался, глядя, как парень бесился в комнате в неистовой истерике, где его окружала лишь музыка.

Андрей никогда не верил в Бога. Не было как-то поводов уверовать. Если он есть, где он был, когда ему было плохо. Любил ли он его? Помогал ли? Его не было. Вера в него, да и в других Богов, как таковых, была для людей лишь маской. Эдаким желанием уйти от действительности, от беспомощности, от безысходности, от неверия в самих себя. Все это казалось Андрею глупым, все эти церкви, молитвы, обряды и посты. Я не презирал верующих, но просто ненавидел фанатиков этой самой религии. Пожертвования денег на храм, якобы во славу Божью. Ненавидел старух, которые сидели на лавочках у их дома. Однажды они облили его святой водой. В итоге вся краска с лица поплыла. Пришлось идти и перекрашиваться, что отняло у него еще лишние двадцать минут. А еще двадцать минут он ждал автобус. Ненавидел активистов и прочих православных, которые призывали бороться с сатанизмом, отменяли все концерты, потому что они там «проводили кровавые ритуалы против Бога». Разумеется, ничего подобного не было. Но ненависть была, и она просто нарастала. Росла и росла, как сорняк, заполняя своими побегами все его существо, пронзая каждую его клеточку. Впитывалась отравляющим горьким ядом в его кожу.

Быть может, время текло слишком медленно. Или слишком быстро. Он вырос, вжился в эту компанию. Однако в этот самый момент Андрей не думал о светлых чувствах. Пока не встретил ее. Елизавету Бэтори. Он не знал, как так вышло. Елизавета – настоящее имя, но как в точку попадал ее псевдоним. А Андрей к тому времени уже определился со своим, и несложно было догадаться, какой он сделал выбор. У Бэтори были коротко стриженные темные волосы, всегда пахнущие сочным спелым яблоком. А челка напротив, была белоснежной, закрывающая половину ее узкого и красивого миловидного лица. Пирсинг у нижней губы, крашенной черной помадой. А верхнюю она красила в ядовито-фиолетовый. Лиза всегда одевалась в черное, впрочем, как и они все, любила шипастые ошейники. Глаза она подводила редко, отдавая большее предпочтение своим губам. Она была нежная, тонкая, аккуратная, изредка дикая. Целуясь, они не раз кусала Андрею губу до крови. Впрочем, это нравилось им обоим. С ним она была искренней, или ему так казалось. Довольно часто она горько плакала, захлебываясь слезами, после успокаивалась, и вновь улыбалась, сверкая яркими зелеными глазами. Изредка Ангел называл этот цвет цветом блядской июньской листвы. Любовно.