Страница 85 из 97
- Грустно?
- Да… вернее то, как вы говорите это.
- Мне грустно, Птичка. Я опоздал.
Я опоздал на целую жизнь. Я потратил ее в никуда.
- Вы еще не стары, господин.
- Мне пятьдесят.
- Это немного.
- Слишком поздно начинать что-то новое. А главное – я даже не знаю, что именно. Я потерялся, Птичка.
- Разве так бывает?
- Бывает.
Снова помолчали. Птичке нечего было сказать на это. Ее маленький жизненный опыт еще не припас ответов на вопросы о жизни и смерти и все, что она могла бы придумать, звучало бы сейчас пошло. Омар же был благодарен за тишину. Ни жалости, ни советов он бы не принял, хотя – разве не на это намекал их странный разговор?
С чего бы это ему, взрослому мужчине, изливаться перед неискушенной девочкой, рассказывая ей самое тайное, самое постыдное из своей жизни? Да и еще как будто бахвалясь. Пора заканчивать.
- Он пришел. – Сухо продолжил Омар.
- Кто?
- Муж.
Однажды вечером он позвонил в дверь. Он стоял там один. Ни властей, ни полиции, он не взял даже своего спутника – я знал о его приезде, следил и ожидал со дня на день. Но он пришел быстрее, чем я ждал. И один.
- И что же вы сделали? – почти шепотом спросила Птичка.
- Я дрался.
Омар рассмеялся.
- Если забираешь у мужчины его женщину, то драка – это меньшее, что ты обязан ему предоставить.
- Почему?
- Любой другой исход унизил бы нас обоих. И еще больше – ее.
- И кто же победил?
Омар прошелся по комнате, справился с желанием похвастаться и сказал:
- Он.
- Не может быть!
Сильная фигура господина Новази, выправка, мышцы, гордая осанка, привычка повелевать – все противоречило сказанному. Птичка никогда бы не поверила тому, кто осмелится утверждать, будто генерал мог бы проиграть в какой-либо схватке.
- Ах, Птичка, твоя вера в меня согревает! – Он рассмеялся еще раз.
Ну, подумай. Я увез его женщину, как когда-то мои предки увозили других женщин с его земли. Я спрятал ее так, что никто не знал, что она жива. И он нашел ее. На моей стороне были деньги – большие деньги. Власть – много власти. Министр внутренних дел многим обязан нашей семье, а шеф полиции – мой хороший друг. Но он нашел ее и не побоялся прийти. Я много лет посвятил войне и хорошо дерусь – но он стал со мной драться. Я красив… - я красив, Птичка?
- Да.
- Я красив и нравлюсь женщинам. Но его женщина предпочла уйти с ним и смеялась от радости, уходя.
Победил он, Птичка.
- Ты плакала? Плакала, когда я ушел?
Зачем я спросил? «Это мелодраматично», - скажет она, и будет права.
- Что это, тщеславие? – Она медленно покачала головой и улыбнулась. – Тебе было бы приятно, если б я сказала, что плакала? Била себя в грудь, рвала волосы… Не пойми неправильно, я сама тщеславна – и потому умею различать чужое тщеславие.
- А что, если я просто хочу знать правду? Ты можешь быть со мной откровенной хотя бы сейчас?
- Нет, не могу.
- Почему?
Что-то в нем рванулось навстречу этому полупризнанию-полуобещанию.
- О-о-о-о-о! – Певуче протянула она и приложила палец к губам. – Ты забываешь, я написала слишком много романов и смотрела слишком много сериалов. А ты допросил слишком много преступников в своей жизни, я думаю. Мы оба знаем, к чему ведет такая откровенность.
- Закрытая. Ты всегда была такой закрытой.
- Да.
Правда есть правда. Я всегда была закрытой. Может, потому и пропустила так много в своей жизни.
-Я не понимаю тебя. Я никогда тебя не понимал.
- Почему? Разве я недостаточно много говорила, что люблю тебя - тогда?
- Я ведь уже просил прощения.
- А ты думаешь, что одной просьбой можно стереть пятнадцать лет жизни? Вот так, сказать «Прости!» - и как будто прошлого не было?
- Но ведь дело же не в словах…
- Да, дело не в словах.
- У нас еще есть возможность все изменить. Сейчас. Последняя. Другой не будет.
- И что тогда? Жизнь – как праздник?
- Что в этом плохого? Ты всегда хотела посмотреть мир, насколько я помню.