Страница 81 из 97
- Мне жалко нас обоих. Но это ложная жалость. Она заведет нас в ловушку, из которой мы уже не выберемся.
- Я надеялся…
- Что?
- Ты скажешь, что любишь меня… помнишь, ты говорила, что я любовь всей твоей жизни?
Это как в низкосортной бульварной книжонке! Боже, что мы делаем, о чем мы говорим? Умереть от смеха можно. Страшно.
- Нет, - чеканя звуки, ответила она, - ты не был любовью моей жизни. Ты был человеком, которого я использовала, чтоб наделать глупостей.
Он зарылся лицом в ее ладонь. Мягкая, нежная, бархатистая, гладкая. Запах – ее сладковато-кислый запах, запах имбиря, корицы и теплой кожи. Тот же, что и раньше. Воспоминание об этом запахе сводило его с ума в первые годы жизни с Алией. Самым неприятным было то, что сам запах вспомнить он не мог, он помнил только то, что у нее был этот особенный, ее запах. И очень часто, уловив первые ноты в букете аромата духов Алии или в цветах, в движении ветра, пытался вспомнить продолжение – и не мог. Может быть, он бы мог думать, если б не запах…
- Ты хоть немного любишь меня?
- Люблю. – Неожиданно ответила она. – Я же любила тебя тогда. Я не машина и не шлюха, меня нельзя включить и выключить по приказу. Я … ты дорог мне.
Он притянул ее к себе, обнял и начал целовать губы, лицо.
Я поторопилась. Ух ты… Нет, Омар, ты дорог мне, я люблю тебя, но не в смысле, это – нет…. – думала она. Но мысли разбегались.
- Омар! – она вырывалась из его рук.- Это харам, Омар! Омар, это харам!
Наконец, звук дошел до его сознания. И он отпустил ее. Марина стояла, прижавшись к двери, волосы растрепаны, красные щеки, глаза блестят. «И она еще пытается убедить меня в том, что не хочет это делать!» - Усмехнулся он.
- Насиловать женщину – харам. – Повторила она.
- Я не насилую.
- Соблазнять чужую жену – тоже харам.
- Откуда ты…?
- Пришлось.
- Мы еще обсудим это.
Марина молча захлопнула за собой дверь. Ему осталось сердцебиение и чувство потери.
Идиотка! Ну как можно было сморозить? Столько месяцев стараний – и все насмарку! Ну как можно было сказать ему «люблю»? «Да, я не вышвыриваю котят на мороз» – так было бы точнее. Нет, он бы не понял. «Я не бросаю тех, кто мне дорог». Дорог – не то слово. Я не выкидываю из памяти и сердца тех, кого любила. Я же не робот и не шлюха, повторила она себе. Хотя теперь, после месяцев в такой двусмысленной ситуации, она не была в этом уверена.
Мало сказать «нет». Формальный отказ от секса – не больше, чем лицемерие, если правда все то, на что намекают его слова, если правдив этот поцелуй. Если молчать и предавать безмолвным согласием. Если вообще оставаться в этом доме.
А ведь ей уже удалось добиться небольшой свободы. И вот, этот поцелуй все нарушил. Страшно подумать, что именно собирается «обсуждать» Омар. Завтра придется начинать все сначала: объяснять и объяснять и объяснять…
Стамбул, 2011.
- Итак…
Вопрос Сезен-Марты вернул его к действительности.
- Итак, мы разошлись по своим комнатам и больше не возвращались к этому вопросу.
- И вы не пытались…
- Нет, Птичка. Я не пытался. – Улыбнувшись, ответил он.
- Но почему?
- За кого ты меня принимаешь, девушка? Я не один из этих озабоченных слабаков-американцев, которые не могут обходиться без женщины больше недели! Я мужчина.
2006, Киев. Из нового романа Марины
«… Каблучки Катарины выстукивали нервную дробь, а окурки скапливались в устрашающем количестве в разных местах комнаты, и не только в пепельницах. Вернее, в пепельницах менее всего. Размашистым жестом она отбросила еще один, на секунду приостановившись возле подоконника.
Трудно думать, когда на губах все еще жар от поцелуя, а в груди – гнев. Гнев – на потерянные годы, на захороненные мечты, на человека, который все втоптал в грязь, а теперь … теперь пытается сделать вид, будто ничего не произошло.
Подлость – подлость стала нашей второй натурой. Ничего не поделаешь. Вчера, когда ты любил меня, я была хороша. Завтра ты оставишь меня… нет, не так. Сколько раз, о, сколько же раз, засыпая, я спрашивала себя – где ты? Жив ли? Счастлив? Здоров? Есть ли у тебя уже жена и дети, как ты когда-то хотел? Почему ты оставил меня? Почему ничего не сказал? Ну, просто сказал: «Катарина, я ухожу». Без объяснения причин, просто – я ухожу, и все. Чтоб я уже могла перестать ждать. Чтоб знала, что ты жив. Но ты не сделал так. Ты оставил меня наколотой на булавке. Как кукла на веревке, болтаться между небом и землей. За что…»