Страница 26 из 76
Опустив угрюмо взгляд,
Колдыбали, спотыкаясь
И устало чертыхаясь.
Ни патронов, ни еды.
До своих шагать не близко.
Ночь подкатывает быстро
Сквозь деревья и кусты.
Загустела чернота,
Руку вытянешь – исчезнет.
Был бы хоть на небе месяц,
Так ведь нету ни черта…
Поэма рассказывала о том, как немцы ночью забрели в избу к Бабе-Яге, и та накормила их мухоморами, от которых у фашистов начались сумасшедшие видения.
Простенько состряпанные, но лихие стишата вызвали бурю смеха, замечаний и похвал. Георгий невольно усмехнулся, зная, что массовую галлюцинацию можно устроить безо всяких мухоморов.
– А что со мной-то? Скоро решат? – осторожно спросил Георгий, даже не надеясь получить внятный ответ.
– Утром, – зевнул караульный. – Наверно.
– Мне к смерти готовиться или как?
– А я почем знаю! Пугать не стану, успокаивать тоже. О тебе ж ничего еще доподлинно неизвестно.
– Недавно кто-то в этих местах эсэсовский конвой побил, – понизив голос как бы по секрету заговорил партизан. – Генерала хотели убить что ли… Теперь немцы нам покою не дают. Взъелись! Мины ставят. Только за эти три дня двенадцать человек потеряли. Мы ж на больших шишек не охотимся. У нас все больше каратели, полицаи, обозы.
Георгий что-то промычал в ответ, изумившись словоохотливости караульного.
«И ведь не боится же с пленным говорить! А, может, хитрит… прощупывает?»
Ночью он то и дело выныривал из сна, как из болота, которое ему виделось. Вспоминал о предстоящей возможно казни. Содрогался от холода, и снова проваливался в тягучий скользкий кошмар.
Когда он проснулся, сквозь дверные доски по-утреннему бодро сияло солнце. Мирно, совсем как в довоенные дни, журчал далекий самолет.
Георгий протер глаза. Чувствуя скрип в коленях, привстал с гнилой лежанки. Едва он полез к двери, как кто-то широкий заслонил свет в щелях. Звякнул замок, и Георгия ослепило.
Он был невысок, но коренаст. С мрачным, ничего не выражающим лицом. На голове фуражка, на воротнике капитанские петлицы.
– Выходи! – приказал командир.
Георгий, пригибаясь выполз, чувствуя себя жалким и убогим, ничем не лучше того доходяги Русака.
– Ну, – сказал капитан, с какой-то незримой усмешкой. – Рассказывай: кто таков, откуда? Где набрал немецкого барахла, откель два паспорта?
Его окружали уже знакомые бородач, молодой солдат и еще трое неизвестных партизан, один из которых держал наготове трофейный автомат.
Георгий решил слепить полуправду.
– Младший лейтенант Георгий Гарцев, шестой отдел внешней военной разведки. Прибыл с заданием ликвидировать высокопоставленного офицера. По основной легенде, Николай Смирнов – закройщик из Шауляя. Немецкие вещи купил у местного жителя, так как после провала операции…
– О чешет, а! – усмехнулся один из партизан.
Георгий продолжал рассказывать и вдруг заметил, что в руках у командира поблескивает его дексиаскоп.
– А это что? Тоже у барыги купил?
– Это мое. Называется «дексиаскоп».
– И зачем он, этот твой дексиаскоп?
Командир повертел прибор в руках.
– Странная штука. Как будто очки для особо слепых. И колесико, и усики… Чудеса вражеской техники, а?
Георгий уже придумал, как правдоподобнее объяснить функции этого прибора, но вдруг понял, что объяснение это ни черта не годится.
– Ну? – спросил командир.
– Это… вроде бинокля.
– А я вот ни хрена через него не увидел. Может, смотрю как-то не так?
– Это требует подготовки.
– Ясно, – вздохнул капитан, многозначительно оттопырив губу и глядя куда-то мимо Георгия. – А теперь я задам тебе задачу. Поймал ты в лесу человека во всем немецком: сапоги, штаны, нож, зажигалка – все фашистское. И документы фальшивые. И рассказывает этот человек о себе какие-то странные вещи. Да еще этот приборчик! Да еще вот!
Он вынул кисет из-под табака и вывернул его наизнанку, стряхнув соринки.
На внутренней стороне золотыми нитками были вышиты слова.
– Я, конечно, немецкий не освоил, – со страшной улыбкой продолжил командир. – Уж сколько меня отец не лупил. Но алфавит помню. Что написано? Читай!