Страница 126 из 134
— Эх! Если б были лыжи, уже чаи б гонял! — в который раз попрекал себя охотовед. — На них куда быстрей… Да кто ж думал, что так получится!
К полудню почувствовал, что выдыхается. Тем не менее, подгоняемый бьющими в спину студёными вздохами ветра, продолжал с тупым отчаянием брести, утопая временами в снежных намётах по пояс. Вконец вымотавшись, понял — надо делать снегоступы! Без них никак!
Нарезав ножом гибких ивовых веток, сплёл две округлые площадки. Разрезал ремень на три полоски. Двумя притянул получившиеся снегоступы к унтам, а третьей подвязал штаны. Поскольку теперь ноги почти не проваливались, идти стало намного легче.
«И чего сразу не сделал? Столько мучился! — удивлялся сам себе Степан. — Бестолковым становлюсь. Старею, что ли?»
В разрыве туч показался слепящий глаз солнца. Сразу потеплело. Обласканный его лучами, охотовед решил передохнуть. Привалившись к стволу ели, долго полулежал, перебирая всплывавшие в воспалённом мозгу обрывки воспоминаний и мыслей, не имея сил связать их воедино...
Вот он ловит на реке вещи, выпавшие из люльки мотоцикла, вот палит из тяжеленного, выше его, дедова ружья и безбожно мажет, вот радуется весеннему буйству пернатых на озере, вот мастерит из перчатки соску для росомашат...
Веки то и дело смеживались. Путник не заметил, как впал в забытьё. Проснулся от того, что кто-то царапал его бушлат из солдатского сукна. Огляделся — никого. Только снег сыпет. В голове настойчиво зазвучало: «Вставай! Иди! Вставай, иди!»
Степан подчинился. Прочитав единственную известную с детства молитву «Отче наш», пошёл, опираясь, дабы не перегружать травмированное колено, на посох. Впереди, в метрах ста от него, сквозь заволакивающую глаза пелену просматривалось тёмное пятно. Поначалу охотовед не обращал на него внимания — мало ли с чего съехал снег и обнажил черноту. Но как только он двинулся, пятно стало удаляться. И, что интересно, удаляться в сторону Верхов. А может, это ему померещилось от голода? Отгоняя морок, путник потёр глаза. Пятно не исчезло, всё так же мутно маячило впереди. Степан остановится, и оно замрёт.
«Кто это может быть? Наверное, волк, выжидает, когда отдам концы… Нет, скорее всего, деревенская собака… ведёт в деревню. Хотя нет, собака подошла бы... Может, одичавшая?»
Пытаясь догнать таинственного проводника, Степан неимоверным усилием воли заставил себя прибавить шаг. Прошёл час, но расстояние не сокращалось. Тем временем задувший с севера ветер оттеснил облака за горизонт. Эта перемена не радовала путника: знал, что следом покрепчает мороз. И точно: бороду и воротник бушлата вскоре стал выбеливать иней. В воздухе густо замельтешили искорки изморози. Чтобы ночью не замёрзнуть, надо было поторопиться с выбором места ночёвки и заготовить побольше дров.
Устроился под защитой бурелома. Лес здесь был поосновательней, и Степану удалось свалить для костра три выбеленные временем смолистые сухостоины. Уложив их так, чтобы две оказались снизу, а третья сверху, запалил под ними костёр. Когда стволы объяло пламенем, от них пошло ровное, щедрое тепло, и Степан проспал несколько часов, что называется, без задних ног. Разбудила пронзившая, как стрела, мысль: «Замерзаю!».
Лесины прогорели. Обнажившаяся земля, пропитанные влагой от растаявшего снега трава и листья вокруг кострища ещё парили, но фиолетовые язычки пламени едва попыхивали. Одна головешка, стрельнув, вздрогнула, будто в агонии, и рассыпалась в прах. Лишь слабая струйка дыма говорила о том, что жар всё ещё прячется где-то в углях. Степан понял, как сильно застыл он на окрепшем морозе, только когда попытался встать. Руки ещё ощущал, а вот ног как будто не было.
«Надо оживить костёр, иначе околею!» — подумал Степан. Собрав волю в кулак, подтянул оставшийся хворост, раздул огонь. Когда пламя окрепло, придвинул к костру недогоревшие концы стволов. Немного согревшись, снял унты. Белые, как мрамор, пальцы не сгибались. Чтобы восстановить кровообращение, Степан принялся растирать их зернистым снегом. Минут через пять пальцы стало покалывать. По мере восстановления кровообращения боль нарастала. Вскоре, не имея сил терпеть, он, скрючившись на снегу, вопил на всю округу:
— А-а-а-а!.. Мы ещё-ё по-о-охо-одим!!!.. А-а-а!
Вытерев насухо порозовевшие пальцы, надел тёплые носки, подремонтировал снегоступы и поковылял дальше по руслу ручья. Тут Степан с тревогой заметил, что со зрением у него не лады: вдруг, ни с того ни с сего всё расплывалось, теряло очертания, меняло цвет. Да и головные боли усилились. Тёмное пятно впереди исчезло, но появилось ощущение, будто Степана кто-то преследует. Обернётся — никого! Однако это ощущение было до того явственным, что он продолжал то и дело оглядываться.
«Неужто смерть? Не она сейчас мелькнула среди деревьев? Выжидает своего часа, гадина. Не дождёшься!»
Временами одолевали слуховые галлюцинации. Степан отчётливо слышал то лай собак, то голоса людей, то колокольный набат. Он уже не сознавал толком, куда и зачем идёт. В мозгу пульсировала одна мысль: не останавливайся... не останавливайся... иди…
Наконец в цепочке уже отчётливо видимых гор показался приметный проём со скалой-пальцем. Степан сразу узнал это место — километрах в пяти от него отцово зимовье.
— Как я промахнулся? Целил ведь на Петрову избушку. О, Боже! Дай мне силы...
А расстраиваться была причина: от этого места до села намного дальше. К тому же, впереди два перевала. Они невысокие, но сейчас ему и по ровному-то идти тяжко.