Возвращение росомахи

— Хорошо у тебя, Трофим! Такая красота вокруг! Пожить бы пару недель, — вздыхал расчувствовавшийся второй пилот.

Промысловик оживился:

— Так в чём дело? Оставайтесь! Поохотимся, погуляем маненько! Настойки хватит!

— Спасибо, отец! Нам пора. Давай по последней.

«Вот ведь! И в самом деле последняя получилась» — тяжело вздохнув, Степан побрёл дальше.

Укрытая снегом марь в этом месте даже зимой не промерзала: будто кто подогревал изнутри. При каждом шаге под снегом чавкало. Унты от налипавших комьев отяжелели. Это беспокоило путника: «Хватит ли сил дойти до ближней избушки?». При воспоминании о зимовье в голове сразу зароились вопросы: цела ли там будет печурка? Найдётся ли что поесть?

Беспокоился он не случайно. В последние годы многие промысловики из-за отсутствия зверя побросали свои участки. Если в прежние времена невозможно было представить зимовье без железной печки, дров возле неё, подвешенных под потолком полотняных мешочков с сухарями, солью и крупой, то сейчас в ином и спичек не сыщешь.

«Хорошо бы на Петрову избушку выйти. Она ближе всех будет. У него наверняка порядок — хозяйственный старик... Обсушусь, обогреюсь, чайку попью, отлежусь в тепле, а потом домой» — размечтался охотовед.

Короткий зимний день отгорал. Марь местами пучилась невысокими гривками, утыканными худосочными елями. На одной из них Степан и решил обустроиться на ночь. Отдышавшись, первым делом сбил с унтов оледеневшие ошмётки. После этого натаскал кучу сушняка. Наломав мелких веточек, вынул из кармана коробок спичек, завёрнутый в полиэтиленовый пакет, и высек огонь. Порывистый ветер, как ни укрывался охотовед, тут же задул пламя. В ход пошла вторая, третья спичка — все гасли.

«Не торопись! Подожди, когда порыв ослабнет» — уговаривал он сам себя. Наконец огонь перекинулся на сухие палочки. Через пару минут перед Степаном уже полыхал жаркий костёр. Окрестности сразу скрыла стена непроницаемого мрака. Мечущееся на ветру, словно лисий хвост, пламя временами вырывало отдельные куски пространства, но через секунду они вновь исчезали во тьме. Одежда заклубилась паром.

Немного согревшись, охотовед стянул унты и повесил промокшие носки на воткнутые палки сушиться. Сами унты грел издали: боялся покоробить кожу. Икры ног то и дело стягивало болезненной судорогой. Чтобы избавиться от неё, приходилось подолгу массировать одеревеневшие мышцы.

Сухие ветви, тонкие стволы прогорали быстро, и Степан вынужден был за ночь несколько раз отправляться за дровами. А ходить нужно было всё дальше и дальше — поблизости осталась лишь трухлявая осина. Но даже тогда, когда костёр горел в полную силу, спать толком не получалось. Приходилось каждые пять минут поворачиваться к огню то грудью, то спиной: пока грудь согреется, спина заледенеет. Рассвет встретил как избавление. Ночёвка сил не прибавила, напротив — убавила. «И чего я спальник с лыжами не взял? Не на себе ж было нести» — расстраивался охотовед.

Настрогав оленины, Степан позавтракал и, проваливаясь между кочек, продолжил путь через болотистую марь. На одной из гривок наткнулся на кусты, увешанные плодами шиповника. Съев их вприкуску с двумя оставшимися пирожками, путник, обласканный лучами солнца, прилёг, подложив под голову рюкзак. От тепла и сытости по телу растеклась такая приятная истома, что он задремал.

Степан не видел, как по нему проплыла размашистая тень и на матовую спину соседнего сугроба неслышно спланировал орлан-белохвост. Сложив огромные крылья, стервятник пытливо вглядывался в неподвижно лежащего человека. Крылья подрагивали от нетерпения, крючковатый с зазубринами клюв то и дело хищно приоткрывался. Решив, что человек мёртв, орлан издал торжествующий клёкот. Степан приоткрыл глаз и увидел рядом с собой громадную птицу.

— Ишь, ты! Моей плоти захотел? Шиш тебе! — произнёс он и потянулся за посохом.

Стервятник, сверкнув жёлтыми глазищами, нехотя отлетел. Степан же поспешил встать. Перед ним сразу всё поплыло, в глазах потемнело. Опёршись на посох, он всё-таки устоял. Когда стало лучше, зашагал под звуки негодующей перебранки снежинок, безжалостно сминаемых оледенелыми подошвами.

До вечера одолел ещё порядка семи километров. На горизонте в сизом мареве уже проступали знакомые с детства силуэты гор с куполом Сахарной Головы в центре.

Выбрав место, где было больше всего сухостоин, Степан, прежде чем рыть в снегу яму под кострище, привычным движением попытался скинуть рюкзак и... взвыл от ужаса — его за спиной не было. Вспомнилось, что после перекуса рюкзак подложил под голову... Выходит, там оставил… Слава Богу, что спички в кармане. Правда, всего семь штук. Чиркнул одной — головка прошипела, но так и не вспыхнула: видимо, отсырела. Степан вынул оставшиеся и разложил вместе с коробком на ствол сушиться. Солнце, хоть и склонилось к горизонту, ещё пригревало. Минут через двадцать предпринял вторую попытку — на этот раз удачную.

Огонь, задавленный густым дымом, наконец, пробился крохотным язычком пламени. И вот уже трепещет, увенчанный золотистыми искрами, жаркий костёр. Немного обсохнув, Степан стал вырезать ножом из снега кирпичи для отражающей стенки. Благодаря ей вертеться ночью не пришлось.

Утром с новой силой напомнил о себе голод. Порылся в карманах — ни единой крошки. Нашёл только скомканный фантик от конфеты. Развернул — «Мишка на Севере». Жена дала в дорогу. Вспомнив про рюкзак, полный мяса, Степан выругался, но не возвращаться же за ним. Преодолевая приступы тошноты и головокружения, он встал и побрёл к темнеющим зубцам. Поначалу шёл с трудом, но мышцы шаг за шагом разминались, а боль в колене отступала.