Возьми с собой время

Наизусть запомни пальцами тепло мое,

Нас не спасут весна и крепкие напитки,

Все одно, все ничто, все равно нулю…

Юлия Бужилова - «Наизусть»

Скрипнула железная калитка. Макс огляделся – никого. Ни в одном окне не горит свет, ни единого звука человеческого происхождения с улицы не слышно. Он тихо прошел по кое-как наколоченному из горбыля деревянному «тротуару» к порогу и положил толстый сверток на лавку на открытой веранде. К свертку была приклеена скотчем записка «С материалами ознакомился. Дополнительных вопросов не имею. Сдаю на дальнейшее хранение по причине невозможности осуществлять его своими силами. Сотовкин».

Посмотрев внимательно на сверток, он на всякий случай переложил его ближе к двери, чтобы его уж точно не было видно с улицы. Где-то через час хранитель дневников, работающий водителем маршрутки, проснется, выйдет из дома и обнаружит этот сверток. Заберет ли себе, или настоит на передаче на вечное хранение Сотовкину – неважно. Ему, Максу, все равно остались считанные дни, причем по расчетам самого этого хранителя. Так не все ли равно, у кого осядут эти дневники? Ни для кого более они ценности не представляют, хотя, может, найдется у отца еще какой-нибудь хороший друг, но Макс таких не знал: если кто и знает, то Камелин.

Вчера вечером он на всякий случай отнес запасные ключи Ахмелюку, предупредив, что если он перестанет ежедневно выходить в соцсеть – Ахмелюку стоит пойти проверить, как он там, Сотовкин, не помер ли еще. Егор хмыкнул, но ключи на всякий случай взял без лишних слов. Вернувшись домой, он зашел в соцсеть, быстро отыскал в списке его друзей Юльку Камелину и клацнул на кнопку «Отправить сообщение». Ничего не произошло. Попытавшись пройти по ссылке на саму страницу, Макс прискорбно обнаружил, что внесен в черный список.

Что ж, раз так, значит, так тому и быть. Все равно не изменить уже ничего и никак. И не поможет даже Камелина. Час назад он видел Мелиссу в последний раз, впрочем, имеет ли смысл теперь называть ее Мелиссой – он не знал. Сначала он долго бродил по какому-то странному месту, больше всего похожему на сероводскую «большую промзону» на холме за рекой, там, где конечная остановка сорок третьего автобуса, перелезал через горы битого кирпича и полусгнивших досок с торчащими ржавыми гвоздями, заглядывал в какие-то полуразрушенные кирпичные будки. Утомившись, сел на какое-то бревно и закурил. И – бросив случайный взгляд влево – увидел ее. Со спины. Узнал по длинным прямым почти белым волосам, у корней которых предательски проглядывала темная полоса. Хотел встать, подойти, но она сама повернулась к нему и сделала знак рукой, что приближаться не следует.

Она сама заговорила с ним – чужим, холодным голосом, не похожим ни на Мелиссу, ни на Краскину.

- Это мое последнее появление, - изрекла она сразу же. – В дальнейших нет никакого смысла.

- Почему?

- Ты не мое. И ты мне совершенно не нужен.

- Ты находишь?

- Нахожу, и уже давно. Мало того, что я уже выполнила свою роль, так еще и в тебе я, как выяснилось, с самого начала ошиблась. Ты так ничего и не понял за эти годы. Так что – я ухожу.

Ее фигура становилась странно прозрачной, а движения – колышущимися, как у призрака. Макс успел лишь бросить «Возьми с собой время, которое мы провели вместе. Оно мне больше не нужно», прежде чем она окончательно растаяла в воздухе.

Он еще долго бродил по этим пустым, серым развалинам под неприятного, ядовито-голубого цвета небом, натыкался на кусты засохшего чертополоха и обломки каких-то железных конструкций, на старые, стершиеся до гладкости покрышки и прочий мусор, на полуразрушенной кирпичной лестнице, ведущей в строение с обвалившейся боковой стеной и пустыми, без рам, окнами, нашел платок – белоснежный, кружевной, схватил его, но тот тоже растаял прямо в руках. Наконец он заглянул в какую-то старую железную бочку, врытую наполовину в землю, поскользнулся и падал, падал в темноту…

Какой-то чужеродный, нерусский был вид у этой улицы. Подстриженные газоны, чинно стоящие двухэтажные домики из красного кирпича, по обочинам не валяется мусор, о том, где находится прохожий, напоминала лишь дорога – ямчатая, разбитая, когда-то щебененая, но сейчас уже более всего похожая на грунтовку. Сероводская Европа. Или это скорее по-американски?... Хотя Макс, как почтальон, прекрасно знал, что дома – квартирные, с двухуровневыми квартирами, которых в каждом домике по три или четыре. На Кувецком поле тоже такие есть, их строили на местах расселенных в конце восьмидесятых – начале девяностых старых деревянных двухэтажек. Раньше, проходя по Высокой по каким-нибудь своим делам или просто бесцельно шляясь по улицам, он всегда внимательно разглядывал эти домики и пытался представить, как в них живут люди, но сейчас ему уже не было до этого никакого дела, и то, что в одном из них он уже успел побывать, никоим образом его не волновало.

Мозг приятно «плыл» - начальная стадия опьянения. Легче практически не стало, хотя постоянные думы о Мелиссе слегка разбавились воспоминаниями. Странно, почему-то когда он был прошлый раз здесь, этого не было, наверное, водка помогла. Водку он хлестал прямо из горла – проверенная марка, мягкий вкус, почти без горечи и жжения. Хотя и стоит совсем недорого. Ополовинив за то время, что шел сюда, чекушку, Макс уже успел забыть, зачем вообще сюда приехал. Вроде бы с Иветтой и Даной он уже все аспекты своей проблемы давно обговорил, слегка гнетет сомнение – а надо ли было это вообще делать? – но все же, сказанного назад не заберешь. Хорошо, что они не стали махать руками и обвинять в психическом заболевании.