Яр

Окинув взглядом бурлящий омут разноцветной публики, которая танцевала, жевала, болтала, жестикулировала, я решил, что мне требуется минутка тишина, иначе мне заплохеет от всего этого людского водоворота. В коридоре было лишь немногим тише, но это уже было приятно. В голове даже слегка звенело от всего этого хаоса. Широкий коридор уводил в сторону библиотеки и кухни. Где-то вдалеке послышался и смолк лай собаки. Наверно, Люся опять мается в заточении. Я постарался сымитировать походку Яра, ступать мягко и бесшумно. На гулком паркете это было непросто. Приходилось идти совсем медленно, осторожно ступая с пятки на носок. А ведь Гордеев вовсе не замедлял шаг. Благодаря своему занятию я услышал шепот, который доносился из библиотеки. Судя по всему, говорили двое. Шепот был жестким, свистящим, невидимые собеседники ссорились, но не хотели быть услышанным, поэтому по возможности глушили звук, но не эмоции. Двери в доме были добротные, дубовые. Я не мог понять ни слова, хотя без зазрения совести почти прислонил ухо к створке. Вдруг послышался звук отодвигаемого стула, потом шаги, тяжелые и уверенные, затем легкий стук женских каблучков. Дверь так резко открылась, что я неминуемо должен был оказаться в весьма неприятном положении, будучи застуканным не в самой лестной позе. Но створка лишь приоткрылась, я услышал угрожающее: «Раз ты такой неблагодарный, то мне нечего терять». Я отскочил в сторону, когда неизвестный попытался открыть дверь шире, чтобы выйти. Показалась изящная женская ручка с длинными темно-бордовыми ногтями и замерла. Послышалась возня, и дверь так и не распахнулась. «Постой. Ну что ты кипятишься. Теперь, когда старик мертв, все измениться, только дай срок».

Наступила тишина. Обладательница кровавого маникюра думала. А я, как зачарованный, разглядывал поблескивающий на ногте ее безымянного пальчика крошечный камушек. В этот момент по коридору словно невидимый цунами разнесся истерический женский визг. Кажется, весь дом настороженно замер. Стих гул гостей, хотя негромкая музыка продолжала дразнить задорными переливами. Крик больше не повторился, но мне показалось, он шел сверху, со второго этажа. Ближайшая лестница, узкая, непарадная, притаилась в углу кухни. Хорошо, что в день убийства я обошел и изучил весь дом. Перепрыгивая через четыре ступеньки, я в мгновение ока добрался до верхней площадки и прислушался. Снизу снова доносился гомон, который теперь рассредоточился по дому. Не мне одному стало любопытно, кто кричал. Совсем рядом скреблись в дверь, очевидно, Люся. Я двинул по коридору, мягко освещенному старинного вида лампами, висящими то тут, то там. В третьей справа комнате явно кто-то был. Послышалось женское причитание и шаги. Я распахнул дверь и успел увидеть знакомое гнездо седых волос и хмурое лицо Кучерук, когда вдруг оказался в тисках чьих-то сильных рук. Мою шею сжали так, что я не мог вздохнуть. Честно говоря, никаких опасностей я в этом доме не ждал, и так растерялся, что кажется тупо мог бы задохнуться, но уже через мгновение хватка ослабла и я осел на пол. Из-за спины раздалось досадливое:

— Извините…

Обернуться мне пришлось всем телом, потому что поворачивать шею было больно. У двери стоял насупленный семейный шофер и по совместительству костолом Георгий Баранов.

— Что это было? — просипел я, проверяя все ли шейные позвонки на месте.

— Рефлекс. А чего вы вламываетесь так неожиданно…

— Ну и рефлексы у вас… И много вы всего такого умеете?

— Ничего я не умею, так набрался по мелочи в тюрьме, — закрученные такие женские ресницы прикрыли блеск глаз, в которых еще угадывались всполохи затихающей звериной ярости.

Я с некоторым трудом встал, отряхнул невидимые пылинки с брюк.

— Почему вы кричали? — Кучерук тут же открыла рот и, поскуливая как побитая собака, понесла какую-то ахинею. Все то ее обижают, никто не любит, а она столько добра всем сделала. Она явно съехала с катушек. Я переглянулся с Барановым. Он показал мне иконку:

— Я только у нее из рук взял, а она в крик. Полина Леонидовна попросила ее увести наверх и присмотреть, а то перед гостями неудобно.

Тут вдруг женщина совершенно нормальным голосом пояснила:

— Это он пытался выяснить, чего я знаю, и рассказать могу. Клешнями своими цапнул, а тут вы под горячую руку.

Баранова аж перекосило, сунув свои провинившиеся кулачищи в карманы, он хмуро процедил:

— Да что вы слушаете, она же сдвинулась, ку-ку, всю жизнь тайно любила хозяина и теперь вот с катушек слетела.

Но Кучерук уже выглядела вполне нормально. Взгляд перестал бесцельно бродить от одного предмета к другому, а руки бессмысленно шарить по мятой юбке.

— Так что же такого интересного вы знаете? — поспешил я воспользоваться минутой просветления.

— Не ваше дело. Придет время, может, и расскажу чего, а пока…

Она встала, прошла к зеркалу, поправила свое гнездо, обернулась.

— А пока шли бы вы мальчики. Что-то я не в себе немного, отдохнуть надо.

И она настойчиво выпроводила нас обоих из комнаты. Знала ли она что-то или ей это только казалось, оставалось загадкой.