Яблочные дни. Клинки и короны

Однако хуже всего самозванцу приходилось в покоях принца. Нет, сюрпризом было не то, что тот содержал для своих мимолётных девиц целую гардеробную, из которой они уносили домой столько нарядов и украшений, сколько могли. Будучи камергером, Сезар следил за порядком в ней. Играя принца, не оставлял любовниц без подарков. Но он не знал, не имел права знать, что Райнерито хранит куклу рано умершей сестры, свою первую шпагу, собственные стихи, переплетённые им самим, ранние сонеты  Сезара. Самым же большим, неловким откровением стала дверца в молельню, спрятанная за тапестри на диво благопристойным. Сезар заглянул внутрь только раз. С фрески во всю стену на него кротко посмотрела златовласка, облачённая в тунику до колен. Были времена, когда Блозианка носила земные одежды и походила на женщину не меньше, чем на святую. Сезар не переставал удивляться, как в Райнеро уживались высокая отчаянная любовь к Деве и другие… качества.

Где ты, король? Твой город,

То древний, то юный город

Занял чужак в короне,

Вечность твоей по крови.

Ай, пропадает город!

Это ль, король, не повод?

С солнцем ты, как с невестой,

Вставай наконец-то вровень!

Внутри словно раскололо молнией статую, скрытую под чужой личиной. Сезар изламывал перо на части, пинал ножку стола, извивался в кресле. Осколки вонзались в изнанку плоти, напирали, тщились пробиться наружу. Да, рвануть бы из самого себя! Рвануть бы прочь — вольным, лёгким, ничьим! Он покричал в потолок, пробитый квадратами кессонов, сквозь такой у него на глазах когда-то вылетел на волю дух. Надрывный и всё равно тихий, крик пугал, и Сезар подменил его стоном в кулак. Осколки внутри него опали на дно души и собирались лежать тихо-тихо. До следующего раза.

Сезар выдохнул, уронил взгляд на стопку чистой бумаги. Сегодня можно. Он напишет. Позволит сердцу плакать для той, которой не страшно доверить эту тайну и многие другие.

Новое перо порхало по листку бабочкой, слог был цветист, словно пыльца её крыльев. Всего несколько личных строк, не больше страницы, он заслужил, он выстрадал! Увлекшись, Сезар не услышал прихода слуги — понял только по стуку. Слуга осторожно спросил, всё ли с графом ви Котронэ в порядке, затем доложил о визитёре у чёрного хода. Так Сезар понял две вещи: слуги Валенто не просто состоят с ним в сговоре ради принца, но и сочувствуют как Сезару ви Котронэ, не обвиняя в перехвате у Райнеро власти; просит крова эскарлотец, приехавший в карете и с тремя конными сопровождающими. Представляться отказывается, лицо скрывает под капюшоном. Велев накрыть к ужину в Малой столовой, Сезар выпрыгнул из кресла и поспешил из комнат вниз.

Пока он крался по лестнице к чёрному ходу, у него замирало дыхание, гремело раскатами сердце. Вдруг Райнерито?! Ну хотя бы Мигель! Если впрямь кто-то из этих двоих, Сезар наконец-то предстанет самим собой. Если же это чужак, придётся быстро входить в образ принца… Он остановился в нескольких ступенях от масляной лампы, подвешенной у подножия лестницы. Надежда не оправдалась. Незнакомец с волнистыми волосами и длинным, тонким носом, отдав слуге плащ, передёргивал плечами от холода и стряхивал с пристёгнутых рукавов колета капли дождя. Принц Рекенья слыл внимательным и заботливым к гостям, даже тем, которые не ведали, к кому постучались.

— И кого это непогода занесла под мою крышу? — окликнул пришлого «хозяин» и спустился к нему двумя прыжками.

 

2

Загадочный гость обогрелся у камина, рассмотрев орнамент из бычьих голов на его портале. С аппетитом отужинал томатным супом с чесноком и сладким перцем, тунцом с жареным луком и жарким из ягнятины, полюбовавшись при этом объезжающими быков нагими  девицами на фресках. И теперь рассказывал о своём путешествии по всему Полукругу, уставившись на «принца» выпуклыми и полуприкрытыми глазами.

Имя своё нахал скрывал, отчего в голову лезла всякая чушь. В массиве эскарлотского фольклора было немало сюжетов о тенях, а то и лишённых теней и душ, но сохранивших плоть мертвецах, что являлись в дом своего убийцы и волокли его прямиком в Залунный Край.

Котронэ вытянул из-под рубашки солнышко Пречистой и перебирал в памяти тех несчастных, которых за принцем ему пришлось «прибирать». Сбрасывать в реку или канаву, выносить в мешке в переулок или даже подкладывать с запиской в зубах на чужое крыльцо. Но такого приметного покойника Сезар припомнить не мог. 

Этот кабальеро, лет сорока, балансировал на грани уродства и трагической красоты. Не то изящный, не то попросту исхудалый, он прихрамывал на одну ногу, и из-за хромоты этой бросалось в глаза, что одно плечо у него выше другого. Гармонию пальцев на гладких руках ломали до безобразия кривые мизинцы. Красивый тонкий рот он открывал лишь слегка — и трапезничая, и разговаривая. Пожалуй, Котронэ бы запомнил мольбы о пощаде в такой медлительной, тягучей манере… Гость описывал, как в королевском зверинце Рокуса впервые увидел морское чудище с избытком бивней и ласт, и как слегка разочаровался коронацией нового короля Блицарда, лишённой колорита богов и варваров Тикты. Котронэ же ловил себя на том, что не просто слушает — успевает додумать за чудака предложение и дослушивает потом.