Страница 208 из 216
— Я горжусь тобой, слышишь? Ты поступил правильно, Салисьо. Я горд, что ты мой младший брат.
— Я? Малявка? — От удивления Гарсиласо отстранился, заглянул Райнеро в глаза.
— Ты. — Брат серьёзно кивнул. — Но ты уже давно не малявка. Иди сюда.
Райнеро обхватил голову Гарсиласо, их лбы соприкоснулись. Принц затаил дыхание, слова затрепетали на языке.
— Ты — Яльте.
От шёпот Райнеро Гарсиласо вздрогнул, во рту пересохло:
— Мы — Яльте.
Райнеро крепко сжал его руку:
— У нас ледяная кровь.
— И огненные сердца.
— Они бьются в такт.
— Пока мы вместе, для нас нет страха.
Гарсиласо прильнул к брату. Райнеро снова рассмеялся, отдёрнул одеяло, прохлада приятно пробежала по разгорячённым щекам. Райнеро устало потёр глаза, откинулся на подушки.
— А сейчас, если ты мне брат, ты проспишь до обеда сном твоего любимого хорька. Ну как, согласен?
Гарсиласо кивнул и зажмурился. Он не хотел быть Яльте, но только сейчас понял, что стал им, даже не заметив этого. Быть Яльте вовсе не означало быть просто воином. Это значило сражаться за свою семью, идти на всё, защищать и умирать за тех, кто тебе дорог. Он больше не больной волчонок в их семье, какого терпят из милосердия, теперь у него были мама и старший брат, они любили и принимали его.
2
— В этот чудный, — грянул Рыжий Дьявол с такой мощью, что тренькнула посуда в буфете, — чудный, принадлежащий только нам вечер, мы восхваляем графа Агне, герцога Валентинунья и прочая, прочая, укротителя обнаглевших торгашей и дарителя хлеба и крова всем голодным и обездоленным! Он город развалил, он же его собрал! Виват, Агне, и да хранит тебя хоть Предвечный, хоть Отверженный!
Райнеро нагнул голову в знак признательности, плеснул себе в опустевший кубок вина и пригубил. Праздничный обед начался в пять часов пополудни, так что к девяти вечера извийн в жилах возобладал над кровью, а Оссори отвесил пленнику столько хвалы, что уже повторялся. Минул час или больше, как они остались в столовой вдвоём, расстегнули тугие куртки и окончательно повергли в руины пиршество. Баронесса форн Скогбрюн, по-видимому, сменила гнев на милость, раз потчевала постылых гостей дичью, паштетом из рыбы и даже пирогом с творогом и орехами, по заверениям Салисьо, именинным. Похоже, не сумев сделать Райнеро своим временным мужем, Эбба превращала его в празднолюбца. Теперь племяннику будет, на каком поприще сразиться с южным дядюшкой.
— Живи до седин, Рекенья, — шепоток Оссори грохнул раскатом грома, — как бы тебя не влекло помереть молодым, оставив по себе россказни и песни.
— Доживу! — Ему стукнуло всего двадцать три года, он познал войну, в которой обрёл не славу, но знание: легко повести в бой войско, но попробуй оживи землю, погибающую от костей и крови.
— Смотри у меня! — Рональд потряс пальцем, хлебнул из кубка и вдруг поднялся.
Райнеро было приготовился отвечать на новую здравицу. Но вместо чествования Рональд встал между столом и камином, расставил ноги в высоких сапогах, упер в бока кулаки и склонил на грудь голову, подставляя загривок огненным отблескам.
— Рекенья, — он всегда так сипел, бесясь или… волнуясь, — пока мы с тобой чесали пятки о пятколизов и разоряли логово «андрийской волчицы», будь неладна эта иносказательность, твой северный дядюшка, хищной поступью да на упругих лапах, выдвинулся из Хильмы. Дня три, от силы четыре, и пятколизы получат для вылизывания новые, уже монаршие пятки.
— Отверженный! — По шее прошёлся холодок, как от лезвия мироканской сабли, под пальцы попал куриный желудочек, Райнеро запустил им в гусиные останки, когда-то бывшие осью обеденного бытия. — Тётка успеет согнуть перед тобой колени? Ты знаешь, я не позволю вернуть ей «Гарсиэля», пока она образцово меня не попросит.
— Пока что я держу в тайне скорый приезд короля, — Рональд вскинул голову, над переносицей прорезались две морщинки. — Дьявольщина, да я жду ее письма с заверениями в покорности, как весны подснежник! Но прошли только сутки… Сколько нужно женщинам дома Яльте, чтобы сменить волчью шкуру на овечью?
— Иногда вся жизнь, а иногда одна ночь. Зависит от того, как велико насилие.
— Хочу верить, моё просто чудовищно!
— Не льсти себе, Рыжий Дьявол! — Райнеро со смешком метнул в Рональда орех, из тех немногих, что Скогбрюн ещё не извела на варенье, попал по плечу в замше и бархате. Вспомнился Нок и шишки. Шутливый настрой сошёл на нет. Райнеро с силой сплёл пальцы, почти уткнулся в них носом. — Оссори, меня изображали не только на фамильных портретах, понимаешь? Мои недруги, как ни смешно, их возглавлял мой король-отец, набросали другой мой портрет. Это был Принц-Палач, не слышал о нём? Тут уже льщу себя я… Но от Пустельгских гор до Амплиольских шептались о его жестокости и распутстве. — Принц Рекенья подался к Рыжему Дьяволу, упёрся рукой в каминную полку, вторую положил на рукоять кинжала, которым этим вечером всего лишь нарезал дичь. Он ощущал, как горячие отсветы пламени хороводят по лицу тенями порочных деяний. — Принц-Палач осаждал замок мужа своей сестры и поднял ненавистного зятя на кол, когда тот сунулся с ночной вылазкой. Принц-Палач похитил девицу и удерживал ее в охотничьем домике против её воли. Принц-Палач выбирал невесту для своего маленького брата, пробуя, какова она в постели. Но несмотря на всё это, его маленький братец дерзал обращаться к нему с какими-то просьбами. И вот дом Рекенья отказывает мне в праве принадлежать к нему. Я изгнан. Жуткий образ Принца-Палача блекнет, всё сильнее стираются краски, никто не знает, где он, многие вздыхают с облегчением. Но что же я вижу, спустя месяцы повстречав здесь Салисьо? В его маленьких мозгах образ Принца-Палача не просто не стёрт — подновлён. Он подставил своё горло под укол моей шпаги, Оссори. Он попросил быстрой смерти. А знаешь ли ты, кто вселил в податливое сердечко моего брата настоящий страх передо мной, палачом и ублюдком? Понял ли ты, кто вложил клинок в его ручонку и направил его на меня? Хенрика Яльте. Моя одуревшая тётка, что попыталась стать мне и сестрой, и госпожой, и возлюбленной. Я бы даже назначил её своим врагом, если бы считал женщин достойным противником. Но я не считаю и терпеливо жду, когда она согнёт колени и попросит прощения за тот раздор, что сеяла между братьями, за то неведение, в котором посмела меня держать. — Торопливо облизнув пересохшие губы, принц Рекенья шагнул к графу Оссори и схватил его за руку. Граф держался совершенно бесстрастно, лишь наглаживали ремень заткнутые за него пальцы, лишь отблески огня жили на неподвижном лице. — Ты знал меня как врага, Рональд, и всё же предложил свою дружбу. Теперь узнай меня как друга, ибо только друзей я подвожу к краю своего чёрного, убогого сердца. Раз ты мне друг, Рыжий Дьявол, ты заставишь Хенрику согнуть колени до того, как сюда с мироканской саблей наголо заявится Яноре.