Страница 20 из 216
— Знаешь... у твоей тётушки болит душа, — наконец прошептал мужчина. — Не кори её за это.
— Я корю не тётушку, а вас. — Гарсиласо нахмурился. — Лекарь. И я могу защитить её и её честь.
Мужчина поднял брови. Гарсиласо выпрямил спину и скрестил руки на груди:
— Я старше, чем кажусь.
— Вот как? И сколько же тебе веков?
Гарсиласо поджал губы, нахала следовало проучить, но не вызывать же его на дуэль. Утром они с тётушкой уедут отсюда, и этого прилипалу оставят здесь. Он им не нужен, Гарсиласо и сам защитит их!
— Я знаю двух людей, которые выглядят намного моложе своих лет, но никто из них не выбирал облик ребёнка. — Инструмент в руках нахала звякнул от неосторожных движений, когда тот наклонился к Гарсиласо. — Так сколько? На вид тебе не больше десяти.
— Мне одиннадцать.
— Веков?
— Лет!
— О! Значит, я обознался, и ты не из этих...
— Из кого?
— Не к чему маленькому прин... мальчику знать эти жуткие истории.
Мужчина виновато улыбнулся и занялся инструментом, бережно извлекая его из мягкой ткани. Решил ударить по голове? Оглушить? А тётушка? Что, если там, в комнатах наверху, ей действительно плохо? Что, если те крики действительно были не тем, что пищали фрейлины под Райнеро... Гарсиласо похолодел.
— Э-эй? Всё в порядке?
— Я могу убить. У меня есть кинжал. — Он осторожно отодвинулся от авантюриста. Висельника.
— Кого убить? — Мужчина убрал свою доску со струнами с колен, непонимающе нахмурился.
— Вас! — Гарсиласо вскочил со скамьи, не придумав ничего лучше, схватил инструмент за гриф и выставил перед собой, как клинок.
— Эй, поросёнок, оставь цитру в покое! — Негодяй вздумал схватить его, но Гарсиласо увернулся, отпрыгнул назад. В спину дохнуло теплом.
— Это вы оставьте нас в покое. — Цитра в руках жалобно звякнула. Тяжёлая. Гарсиласо чувствовал струны под ладонью. — Мы с тётушкой уже отбились от троих наёмников, и одного заколол я. — Гарсиласо попятился. — Если вы навредили тётушке...
Договорить он не успел, что-то покатилось под ногами, пол убежал из-под ног, испуг, жар ужалил в спину. Очаг! Гарсиласо вскрикнул, когда что-то рвануло его, не дав упасть в огонь. Закричала цитра, испуганно воскликнули над ухом про какие-то цветы...
— ... жареный поросёнок? Твоя тётушка очень огорчится. — Пахло палёной тканью. Сердце бешено билось в ушах, Гарсиласо стало жарко, будто он только что гулял в полдень августа. — Ну-ну, испугался? Я тоже испугался, знаешь, это неприятно, когда тебя хотят убить. А у бедной цитры вообще вся жизнь перед глазами пронеслась.
Гарсиласо нервно хохотнул. Он всё ещё не мог отдышаться от испуга, но уже понял, что бродяга не дал ему свалиться в огонь и теперь сидит с ним на полу перед очагом, крепко прижимая к себе.
— Я не вредил твоей тётушке, клянусь. То, что ты слышал... приятно, сам узнаешь. И, цветы шалфейницы, я не наёмник! Я лекарь. Мастер Квентин. Из оружия у меня разве что скальпель, но им не убивают, а лечат.
— И цитра. Ею можно больно ударить.
— Хм... Пожалуй, да, но боюсь, бедняжка этого не переживёт.
Мастер Квентин помог Гарсиласо подняться, усадил на скамью. Манжета сорочки чернела, опаленная огнём. Надо её срезать, чтобы тётушка не заметила. Мастер Квентин сидел рядом и заботливо осматривал свою цитру, утешая, гладил по корпусу.
— Вы обращаетесь с ней, как музыкант, а не как лекарь.
— А лекарь не может быть музыкантом? За свою долгую полувековую жизнь я побывал в шкуре многих... — Гарсиласо едва уловил движение длинных, красноватых пальцев. У лекаря они могли быть только такими — аккуратными, чуткими. Замурлыкала музыка, мягкие переливы, но от них необъяснимо захотелось прижаться к кому-то или хотя бы спрятаться под покрывалом. От них что-то беспокойно дрожало в груди. Голос мастера Квентина оказался чистым, шепчущим, но тени от огня очага будто заплясали ещё яростней. Он пел, прикрыв глаза, пальцы оглаживали струну за струной, то успокаивая, то снова тревожа. Цитра пела вместе с ним, и Гарсиласо слышал, что поют они не простую песенку.
Спи, меж сонных холмов
Прикорнула луна.
Так бледна, так мутна.