Страница 107 из 216
Фёрнфрэк
1
Заляпанный кровью паршивец протанцевал через комнату, отвесил поклон лежащей в постели тётке и скрылся за тканной, подвязанной к потолочным балкам ширмой. В тазу для умывания заплескала вода. Вода холодная и губительная для кожи королевы. Хенрика, ёжась, потёрла руки. До былой нежности им теперь далеко... Её лекарь мог бы готовить притирания, но вся его забота ограничивалась отваром от болей в животе и стопкой прокипячённых тряпиц. Зато он, в отличие от юного ученика, по обыкновению смыл кровь раненых, прежде чем явился к ней и засуетился у печки.
Кипятя воду в котелке, пестуя сушёные вонючие травки в ступке и расспрашивая больную о самочувствии, Квентин Кёртис ничем не походил на смутьяна, «почти легенду в университетских стенах». Но малыш Гарсиласо, глупенький и восторженный, поделился с тётушкой этой историей. Этой правдой о бродяге с добрыми, запавшими от усталости глазами и скорбным носом. Четыре года назад «мэтр Кёртис» с кучкой студиозусов-последователей взорвал часть стены, что делила Фёрнфрэк надвое: Тека и Университетский. Бургомистр и ректор, два старых мерзавца. Пользуясь тем, что королева отвернулась от Андрии, бургомистр потянул под видом штрафов деньги из университетской, свободной от налога короне казны, ректор же не пожелал платить за шалости студиозусов. Стена уладила их неурядицы. Бургомистр и ректор обложили въезд на свои территории пошлиной, горожане взглянули друг на друга заклятыми врагами. И неизвестно, до чего бы дошло их противостояние, если бы не мэтр Квентин Кёртис. Бродяга с поддельной учёной степенью рассудил, что брат на брата — это плохо, в то время как королева Блицарда закрыла на карте Андрию брошкой побольше.
— Тётушка, ты только послушай!
— Вот, выпей, родная, сейчас не должно быть так горько, я достал немного мёда…
Они подсели к ней одновременно — улыбающийся, раскрасневшийся от ледяной воды мальчишка и задумчивый, сутулый мужчина. Хенрика приподнялась в узкой постели и, принюхиваясь, приняла из рук Квентина глиняную, исходящую паром кружку.
— Что на этот раз? — От мёда отвар стал ещё мерзче, но она выпила до дна. Нельзя допустить, чтобы никудышный живот помешал вечером её замыслу. — Нога отдельно от солдата? Глаз на одном сосуде?
— Нет! Мы вытаскивали пулю из брюшины! Столько крови, о, столько я ещё не видел, но мастер Квентин справился. — Гарсиласо раскрыл рот и указал пальцем на зубы: — А ещё вот! У меня шатался зуб. Я сам его вырвал и залечил десну. — И он глянул на обожаемого мэтра Кёртиса, жаждая кивка одобрения.
— Можешь взять в сундуке моё зеркальце, славненький, и рассмотреть дырку, только встань у окна, там светлее, — предложила Хенрика с улыбкой.
Как только Гарсиласо, с зеркальцем в убогой деревянной оправке, утопал в другой конец комнаты, Хенрика притянула к себе Квентина за ворот рубахи и зашипела в ухо:
— Чему ты его учишь! Он должен выбивать зубы врагов ударом эфеса, а не вырывать свои! И не бери его в лазарет, в эту смрадную яму, слышишь? Ты забираешь у меня принца и сына! Яльте оставляют поверженных врагов за спиной, а не врачуют их раны!
— Если мне будет дозволено высказаться... — Квентин высвободил ворот из её рук и взял их в свои. — Я не считаю, что обитатели лазарета приходятся Гарсиласо врагами...
— Они мятежники, Кёртис. Мятежники, получившие от Рыжего Дьявола по заслугам.
— И не сделавшие Гарсиласо ничего дурного.
Хенрика вырвалась и, скрестив руки под грудью, откинулась на подушки:
— Ты хочешь, чтобы он в конце концов сделал это твоё взрывчатое вещество и пошёл прогонять осадную армию?
Квентин потёр лицо ладонями, отчего оно, казалось, помялось ещё сильнее:
— Я всего лишь предотвратил междоусобицу… Ну, в тот раз.
Хенрика закатила глаза и отвернулась к стене. Ей, разумеется, нравились ласки Квентина, неторопливые, словно бы вдумчивые, редкие из-за работы в лазарете… Но это было неприятно — прячась от Андрии, притворяться лекарской женой, что живёт в комнате с голыми, хоть и сухими каменными стенами, ходит в единственном платье, лишь раз в неделю принимает ванну без притираний и кое-как заплетает косу, страдая от найденного седого волоска. В то время как «супруг», бродяга, избавивший Андрию от распри, преподаёт философию и медицину, купается в обожании студиозусов, вытаскивает раненых с того света. И Салисьо, паршивец, в рот ему смотрит.
— Ты слишком много на себя берёшь, Кёртис, — фыркнула Хенрика.
— Мы не всегда то, что мы делаем, — возразил Квентин и тяжело поднялся с края постели. Который час? Только бы у него дальше не было занятий, обязывающих рядиться в мантию преподавателя! — Я буду у Отто, родная.
Её легонько забил озноб. Для Яльте это знак, предвестие значимой, радостной встречи. Хенрика кивнула себе и поглядела на Квентина лукаво.
— Скоро я сама позабочусь об Андрии. Ведь я когда-то была королевой.
Он покивал, улыбаясь как дурочке, поцеловал её в макушку и поспешно ушёл, у двери бросив Салисьо: