Страница 30 из 39
Какой сегодня день? Кажется, пятница. Завтра, выходит, выходной. Отлично, просто замечательно. Не люблю пятницу. Ждёшь её всю неделю, а потом она приходит, а у тебя нет ни желания ни сил радоваться наступающим выходным, как нет такого желания отмечать каждый новый день рождения с тем размахом, присущим юности. Счастливые живут эмоциями, но никак ни тем покоем, в котором с годами нуждаешься всё больше, и в котором, если хорошенько приглядеться, можно заметить отголоски бывшей когда-то в чести беспечности. Счастье — такая же ноша, порой и непосильная, потому как выжимает тебя всего, подобно тряпке. Не остаётся сил даже на то, чтобы просто улыбнуться. Попросту отвыкаешь.
И все памятные даты так и останутся отмеченными чёрным маркером на календарике, но никак не в памяти. Имя, которое находило живейший отклик в сердце, теперь совсем не трогает, воспринимается как обычное слово, почти не несущее какой бы то ни было смысл. Стало обыденным улыбаться, даже если совсем нет повода, даже если не хочется. Стало нормальным заменять одних другими, а тех — третьими. Примериваться к людям, будто к сезонной одежде - несомненно яркой, удобной, но не всегда к месту, не на каждый день. Стало таким привычным раз за разом убивать время без какой-либо пользы, будто своего злейшего врага, словно единственного виновника! И при этом всё отлично! Даже замечательно, кроме одного. Равнодушие всегда показное.
Уже суббота. Несколько минут за полночь.
Ещё вчера всё было таким понятным и прозрачным. Ещё вчера я жил преимущественно для себя, видел своё счастье в каждодневных маленьких радостях. А сегодня. Сегодня всё не то. Ничего вразумительного. Одни лишь эмоции. Прежняя радость в сравнение с этим новым, доселе неиспытанным чувством, превратилась в обёртку для фантика — по прежнему яркую, цветастую, но пустую, потёртую по краям. Мне кажется, будто я маленький ребёнок, которого попросту обманули. Или я сам обманывался всё это время, принимаю второстепенное за важное, а важное, напротив, ставил в ничто. Один застрявший в горле немой крик то ли восторга, то ли ещё чего; такого тягучего, бархатистого, щекочущего. Будто посреди солнечного дня внезапно попал под ливень, да так и остался мокнуть под дождём. И так хочется поделиться этим ощущением с миром. Может я и влюбился, что само по себе не удивительно, но только со мной это кажется чем-то неправдоподобным. Я для себя давно решил, что счастье должно быть тихим, не спешным, как воскресный день, но никак не таким — сумбурным, ослепительным, будоражащим. Но что, если я снова маленький ребёнок? Если я снова обманываюсь? Я же обещал себе отныне жить умом, но никак не сердцем! Я же повзрослел в конце концов! Как будто освежающий ветер бьёт в лицо, но совсем не отрезвляет. Я спешу, как спешат жить те, кто понимают что-то о жизни. Я спешу не опоздать на наше, всегда первое, свидание.
Жить умом? Как же! Всё равно что не жить.
Даже не заметил, что заснул. Проснулся в некоторой панике, в полной темноте. На ощупь нашёл телефон. Яркий дисплей показал без четверти три. За окном выл ветер.
Именно подверженность всякой глупости и сделала нас ближе. В самом начале наши встречи походили на борьбу двух характеров. Мы держали некоторую дистанцию, не во всём были откровенны, боялись быть собой. Но эта игра во взрослых быстро надоела тебе, так же как и мне. А потом как-то всё само сложилось. Мы гуляли под дождём, потому что нам так было весело. Мы писали друг другу письма, где общались исключительно на вы. Мы нарочно опаздывали на свидания, чтобы позлить друг друга. Мы подражали друг другу голосом, походкой, повадками. Мы смеялись над чем-то очень глупым, но искренне, как только смеются дети. Со стороны мы казались парочкой недалёких влюблённых, которые понятия не имеют, насколько любовь бывает жестока. Но это только со стороны. Всё мы понимали, а потому ценили, прощали, держались друг за друга. Но циничный мир упорно навязывал нам свою игру во взрослых, где не было места искренности, где вновь сошлись характеры, которым не знакомы никакие уступки. Так пришла пора вновь стать серьёзнее, а вместе с этим и расстаться. До сих пор не могу простить себя за эту глупость быть взрослым. Быть умным в чём угодно, но никак не сердцем! Да и верно никогда не смогу.
Тиканье настенных часов меня когда-нибудь добьёт. Даже небольшая тугоухость не спасает. Хочется пить, но если встану, то уже вряд ли засну, а потому продолжаю лежать.
Я ворочаюсь, тщетно пытаясь заснуть. Ни где нет покоя. От воспоминаний, от этого яркого марева, у меня только одно средство — уснуть. Да, бывает что и во сне мне снится что-то из прошлого, ты, такой, какой я тебя запомнил, но это, к счастью, происходит всё реже. Чаще — рваные сны, выхваченные из ниоткуда лоскуты окружающих предметов, замыленные лица, на которых хорошо можно разобрать лишь что-то одно: улыбку, глаза, цвет волос. И вокруг всего этого — безмолвный я. Перед самым пробуждением, когда подсознанием чувствуешь, что вот-вот проснёшься, я пытаюсь ухватиться за эти самые лоскуты, разобрать в не имеющих никакого смысла словах какое-то тайное послание, и только потом, в какой-то тревоге, окончательно просыпаюсь. И всё забываю. Почти всегда.