Страница 364 из 402
В моей крови вскипел адреналин. Он сожрал боль, страх и отчаяние. На время он заблокировал в коробке воспоминаний страшную мамину фигуру, объятую пламенем, и вместо нее подкинул мамино улыбающееся лицо. Затем лицо опять сменилось на объятую огнем фигуру, а голову накрыл голос мамы из телефонной трубки Джека. Ее последние слова «Я люблю тебя, Кая», - врезались в мою память. Я не стала запирать их в дурную коробку воспоминаний.
Мама, пожалуйста.
Не знаю, о чем я мысленно просила ее; может о силе духа, а может о том, чтобы там, на небесах, ей было спокойнее, чем здесь. Я хотела, чтобы перед смертью ей не было больно. Чтобы она не думала, что прожила свою жизнь зря. Чтобы ни о чем не жалела.
Надеюсь, она не жалеет о том, что защитила меня.
Адреналин продолжал опалять мозг, смешивать коктейли из образов. Вот Джорджи улыбается на заднем сидении этой машины. Ее кудряшки разметались по спине и плечам. «Терпеть не могу эту шапку», - повторяет она, сверкая глазами в зеркало заднего вида, чтобы встретиться со мной взглядом. Мама на пассажирском сидении слева от меня, рядом с моей рукой, сжимающей рычаг коробки передач, улыбается, но настороженно:
- Не гони, Кая, иначе попадем в аварию. Можно я сяду за руль?
Тут место мамы занял отец. Он даже не смотрит в мою сторону – полностью доверяет мне, хотя за рулем я впервые. Он говорит на отвлеченные темы: о военной академии, о моей будущей карьере.
- Кая, - он наконец-то посмотрел на меня, - в воскресенье после стрельбища, пожалуйста, сразу отправляйся домой. Мама хотела сделать сюрприз, но думаю, я должен предупредить тебя: блюда будут ее собственного приготовления. Так что в понедельник готовься проснуться в четыре тридцать и ни минутой позже.
До того как я заперла свой разум, в мозг забралась злобная, ядовитая мысль.
Больше у тебя никого нет, Кая. Ты одна. Ни матери, ни отца. Ни сестры.
- Хватит скулить, курсант Айрленд. Заткнись! Действуй. Действуй. Помни: здесь не место слюнтяям. Ты – сила. Ты – боец. Кто-то другой может сдаться и рыдать, уткнувшись в юбку мамочке, но не ты. Ты подаешь пример другим. Хватит только защищаться! Тридцать кругов, курсант! Пятьдесят отжиманий! Здесь не место нытикам! ПОВТОРЯЙ!
- Здесь не место нытикам, сержант!
- ЕЩЕ ОДНА ОШИБКА, КУРСАНТ, И ОТПРАВИШЬСЯ ДОМОЙ! Это тебе не игрушки! Если проявишь жалость к врагу или себе, никогда не победишь на поле боя! Не думаю, что твой отец будет гордиться тобой, курсант Айрленд, если продолжишь в том же духе.
Никакой жалости, сержант, ― отчетливо поняла я. ― Больше никакой жалости.
Я дернула рычаг коробки передач, вывернула руль и свернула в небольшой проулок, ведущий к центру города. Я проезжала по этой дороге тысячу раз в школе. Но ни разу для спасения чьей-то жизни. Я выучила каждую трещинку на дороге, но сейчас не затормозила перед крупной выбоиной, и машину бросило вверх и в сторону. Я чувствовала себя так, будто катаюсь на американских горках. Вокруг темнота, дорогу освещают только звезды, луна и фонари.
Автомобиль вылетел на дорогу и как раз устроился в первый ряд машин, движущихся вперед – в центр. Мне сигналили. На меня кричали, но мне было все равно. Я видела только лицо мамы. Лицо Джорджи. Лицо отца. Лицо Сержанта. Лицо Леды. И лицо Джека. Его я хотела стереть из своей памяти. Хотела располосовать его кожу об свои кулаки. Чтобы сочилась кровь, чтобы он рыдал. Чтобы попросил прощения за маму. За меня не надо, потому что побои и раны – ничто по сравнению со смертью, которая отняла мою семью.
«Дьявольские врата».
Перед входом в заведение в ряд выстроились машины, одна из которых должна принадлежать Джеку. Я повернула ключ в замке зажигания и двигатель затих. В салоне наступила тишина. Я отрезала себя от уличных шумов, но они все равно проникли внутрь: живая музыка, пение из караоке-бара, смех.
Смех.
Я быстрым взглядом осмотрела себя, и заключила, что пока не стоит выбираться из машины и пугать людей. Волосы слиплись от грязи и крови, а сверху я покрыта копотью, будто трубочист. С удивлением я обнаружила чуть выше правого колена крошечный осколок стекла. Даже когда я заметила его и вытащила, взглянув на струйку крови, освободившуюся из раны, я ничего не почувствовала, - абсолютное равнодушие.
Я перевела взгляд на запястье. Одиннадцать.
Когда же этот бесконечный день закончится?
Мне хотелось выйти из машины и сделать хотя бы несколько шагов туда-сюда. Ноги стали дергаться под моими пальцами. Нервное напряжение сковало дыхание, заставило сидеть ровно и ждать нападения с любой стороны. Я крутила головой, глядя то в боковые зеркала, то вперед.
Дверь «Дьявольских ворот» то открывалась, то закрывалась, но никого похожего на Джека не было – только молодежь и пары постарше. Через десять минут я почувствовала, что ноги уже не дрожат, что руки расслабились, а веки потяжелели. Мелькнула мысль, что ничего страшного не случится, если я вздремну пять минуток. Можно поставить будильник.
Я открыла глаза и нащупала на ноге ранку от осколка. Поддела ее ногтем, пуская кровь. Боль привела меня в чувство, и я поежилась на сидении и выпрямилась, осознав, что почти уснула, откинув голову назад.
Дверь открывалась и закрывалась, убаюкивая, но теперь всякий раз стоило закрыть глаза, голос отца говорил:
«Если уснешь, то и завтра встанешь в половине пятого и будешь бежать не пять километров, а десять».
Я так скучала. Скучала по своей семье. Скучала по их улыбкам и голосам, их шуткам и даже мелким семейным ссорам. Я скучала, потому что без них не чувствовала себя собой. Как лист, оторванный от дерева порывом ветра. Слабый, никому не нужный листок, который со временем сгниет.