Страница 36 из 41
- Видите, движущаяся точка, - решила я нарушить молчание, надеясь проговорить к нему что-то хотя бы интонацией. – Это такая же громада, что сегодня так низко взлетала над нами, просто набравшая высоту.
- Там, верно, очень холодно, - будто чуть понизив голос, отвечал он.
- Нет, в кабине самолета так же тепло, как в электричке или автомобиле.
Кто-нибудь объяснит мне смысл этой беседы? Быть может, это неведомая мне часть этикета, которую обязательно нужно пройти?
Я заметила, что он то и дело навязчиво трогает шею. Конечно, чесаться при даме, пусть она, по его меркам, почти неглиже, все равно совершенно недопустимо. Бедный человечек.
- Вас, должно быть, ужасно покусали? – подошла я на шаг ближе. – У меня есть огуречный лосьон, с ним должно стать легче, - видимо, осмелиться меня заставило уже какое-то жгучее самосохранение: я с трудом держалась на ногах и, казалось, вот-вот расплачусь – едва ли тогда он сможет понять меня правильно. От опасений удерживала почти уверенность: он зашел сюда уже с принятым решением, мне лишь нужно помочь ему утвердиться в нем.
Я благодарила обстоятельства за то, что аптечка оказалась именно в этой комнате. Мне казалось, открытая дверь нарушила бы какую-то тайну сгустившегося воздуха, который должен вот-вот поменять свое качество и сделать из мучительной альпинистской трассы пристанище незаслуженного, но обретенного покоя.
Он опустился на краешек кровати, а я села, согнув колени, у него за спиной. Рука почти не дрожала – это было слишком ответственно. Ему, верно, никогда не доводилось испытывать блаженный холодок, который накрывает раздраженную кожу от этого целительного средства, которое для меня всегда будет пахнуть каким-то вечером на дачной веранде из детского прошлого. Я ровно касалась смоченной ваткой его шеи, чувствуя, как уместно упала одна бретелька платья с моего плеча – когда-нибудь же он обернется ко мне.
- Вы еще и обгорели, - вдруг заметила я красноту до самого затылка, - как же так?
Мне не нужно было удерживать в себе нежность – она переливалась в каждое движение, и я чувствовала, что уже иду по ее сверкающему, неотменимому пути.
- Верно, вчера еще, в Бежецке.
- Да, там было... солнечно.
Мы по-прежнему держались в лидерах среди самых бессмысленных разговоров в этом месяце или на этом районе. Казалось, весело, но пора было с этим завязывать.
Я осторожно, прохладно подула на покрасневшую кожу и проговорила затихающим голосом, приблизившись к его уху:
- Не больно?
- Нет. Хорошо, - почти шепотом протянул он и чуть откинул голову назад, коснувшись моей щеки.
Я не слышала звука, с которым что-то схлопнулось в воздухе, или оборвалась невидимая струна. Но почувствовала, как тонкая струйка пространства между нами обернулась его долгим выдохом и растворилась, ее больше нет.
***
В висках плескалась затихающая буря, и было так странно видеть уличные огни в их отстраненном, не дрогнувшем покое. Я поднялась к его лицу, потянулась к сомкнутым ресницам, и соленая капелька скатилась к моей прикушенной губе. Я долго не слизывала ее, впитывая жгущую боль, держа на себе горящее свидетельство его близости, его уязвимости, его принятия. Почувствовав подступавшую дрожь, чуть отдалилась от него, дышавшего стройно и глубоко, и сжалась в беззвучно рыдающий комочек. Его незасыхающая слезинка мешалась с моими, сменявшими друг друга, капавшими с подбородка и холодившими грудь. Я смотрела на сонные изгибы его тела в синеватом отсвете с потолка и наблюдала, как редкие тени ночных заоконных движений рисуются на стенах, иногда спускаясь к нам. Лицо его на мгновения высвечивалось и было таким успокоенным, таким беззаботным и благодарным, и я не знала, как вместить и чем объяснить свое место рядом, свою причастность к нему.
Я так и не смогла определить, наяву или во сне услышала отдаленный, но уверенный гудок паровоза. Он взрезал густой воздух над моей головой и донесся сквозь ряды многоквартирных пристанищ, пробираясь опустелыми рельсами Савеловской ветки, где никто и не слыхивал о локомотивах в такой час. Или, быть может, то был приснившийся образ любимой песни, где герой под звук поезда умирает от любви. И в этом была заключена невозблагодаримая, сверкающая мысль о том, что мир соглашается и протягивает ответ моему совершенству.
***
Где-то на лестничной клетке лаяли собаки счастливых людей, идущих на прогулку поздним будничным утром. Приглушенно топотали детишки квартирой выше. Улица жила в окне под пасмурным небом с призвуком исхода лета. Автобусы совершали свои рейсы к платформе Лось, поликлиника горела нежилым, резким светом всех этажей. Лица домов были невозмутимы и строги, и приметы жизни, впечатанные в них, без вечернего света были затаены. Деревьев отсюда совсем не было видно, и только кущи орхидей на подоконнике дремали островком природы. Реальность казалось испытанной на прочность и возвращала в себя, цепляя потолком чужой квартиры, стрелками на часах, датой в календаре и обманчиво приоткрытыми границами Другого. Он, казалось, забылся коротким сном или просто лежал, повернувшись на бок, и я не хотела тревожить его. Вспомнила, что неплохо бы покормить Троцкого, и удивилась, что его, вопреки привычкам, совсем не слышно. Собака бы на его месте получасом раньше прибежала, пожалуй, ко мне на помощь, а он предпочел скрыться, опасаясь, что сомнительные человеческие звуки и для него могут таить какую-то угрозу. Я осторожно спустилась с кровати и накинула длинную рубашку, попавшуюся под руку. Вчерашнее платье лежало в стороне на полу, и я как-то не решалась его поднять.
Отражение в зеркале снова отбросило в утро недельной давности, поражая взгляд тем, что я совсем не изменилась за прошедшие в эту неделю тысячи световых лет. И со вчерашнего вечера тоже, разве что губы чуть ярче обычного, будто объелась ягод. Троцкий бросился к своей еде сквозь комнаты, как гончая, обнаружив новый уровень скорости. Кажется, превышала свои пределы в этом доме не я одна. Закрывая холодильник, я задумалась, что в питании нуждается не только кот. И вообще, кажется, мне стоит побережнее обходиться с русской культурой. Но нет, готовить что-то сейчас представлялось самой нелепой идеей - наверное, патриархальная женщина из меня бы вышла не очень.