Страница 28 из 41
Душная автобусная взвесь осталась за спиной, и с вольным воздухом голове и телу полегчало так, что все последние минуты показались миновавшей дорожной грезой. Это было не вытеснение, но необходимый антитезис пространства уже не отменимой близости.
Бежецк встречал низким домиком касс среди продавленного асфальта, стелой памятника, выдающейся в гуще малоэтажных построек, и громогласным динамиком, несущим массовую культуру и, вероятно, отсылающим к давней традиции музыки на вокзалах. Беглым взглядом я успела заметить, что здание, с которого разносились звуки, подозрительно напоминало обезглавленный храм, и на нем пестрела какая-то рекламная вывеска. Я поспешила направить наши шаги в противоположную сторону, чтобы предупредить его узнавание этого места в исконном образе.
Пройдя не более сотни метров, мы оказались в какой-то необитаемой тишине. Признаки жизни кругом крепились и обозначались табличками магазинов и проносились автомобилями, но людей нам встречалось очень немного. Была какая-то печальная оставленность в обступавшей нас картине. Первые заколоченные дома я думала списать на пожар или подобное стихийное бедствие, но пустые окна встречались все чаще. Особенно удручающим зрелищем показалась заброшенная детская библиотека с голубыми деревянными ставенками. Я-то надеялась встретить здесь табличку с его именем или хотя бы какой-нибудь скромный книжный уголок. - Признаться, я пока вовсе не узнаю этого места, - озадаченно оглядевшись, проговорил он. - Быть может, окрестности училища что-то вызовут в моей памяти?
- Конечно, мы теперь в его сторону и движемся, здесь совсем недалеко. Я пыталась быть бодрящимся экскурсоводом, но не могла не заметить, как окружающая нас действительность начинала отзываться в нем каким-то меланхолическим настроением. Как узнавалось в этом свойство его чуткого душевного строя. И хотя себя я считала чуждой подобных психологических явлений и никогда не употребляла выражения «депрессивный» в отношении погоды или пространства, теперь оно становилось мне гораздо понятнее. И дело было не только в попытке эмпатии к моему спутнику, но и в том поистине тяжеловатом впечатлении, что производили эти окрестности и на меня.
Мы свернули на совсем крохотную немощеную улицу, где приходилось обходить лужи. Тишина здесь изредка нарушалась какими-то хозяйскими звуками из-за ветшающих заборов. Я заметила несколько попыток капитальных домов, но все они были не достроены. Двор приютившихся панелек отчего-то не произвел на меня привычно сверкающего впечатления – я уже начинала думать, что со мной что-то не так, что меня избаловала московская эстетика. Только детский сад с ухоженными площадками показался мне единственным примиряющим островком устроенности и уюта.
- Право странно – мне казалось, в мои годы все здесь было как-то... приветнее, - заговорил он. - Я ожидал, что за столько лет достижений прогресса, которые так поражают воображение в Москве, и здесь что-то обустроится. Но я помню эти улицы, хозяйства: все было живее, наряднее. Идешь, бывало, на прогулку после заутрени и всякий раз встретишь стадо, что возвращается с полей. А теперь будто какое-то запустение. Или, быть может, это лишь мне с высоты прожитых лет так хочется придать особое очарование собственной юности?
Я не могла провести ему грамотный экскурс в современную экономику, да и приехали мы сюда, как и встретились, не для того. Но полностью отнести его впечатления к предвзятому взгляду тоже было бы нечестным.
- Боюсь, что вы все верно заметили: печальное следствие нашего века в том, что крупные города развиваются, а небольшие, напротив, приходят в упадок. Оттого здесь так и пустынно, что большинство жителей, вернее всего, стремятся перебраться в Тверь или Москву. Однако, вы приехали для того, чтобы увидеть нечто неподвластное времени, правда? Я уверена, мы что-нибудь в этом роде непременно отыщем, - во мне звучала уверенность не в себе, конечно, но в чем-то большем, что не могло теперь не вывести нас на такую дорожку.
- Кажется, я уже вижу Спасо-Преображенскую церковь и начинаю чувствовать, что эти места готовы принять меня за своего, - проговорил он с таким выражением, будто ему хотелось меня ободрить, поделившись этим. Но я не могла вполне предаться этому подъему, связанная необходимостью прокладывать наш путь, ограниченный временем.
- Я рада, что вы ее узнаете. Только давайте подойдем немного с другой стороны, минуя здание училища?
- Как скажете, я полностью вам доверяю. Была это любезность с его стороны или что-то большее – казалось неважным, я чувствовала, что теперь почти не могу ошибиться в главном, что все происходящее скреплено какой-то внутренней правдой, которая нас будто несет. Возможно, причиной тому был автобусный взгляд, но больше в этом ощущении было какой-то совершенной безотчетности: как вдохновение, только не с человеком по отношению к искусству, но между людьми.
Здание духовного училища было построено в конце позапрошлого века на месте прежнего, памятного ему, но я не стала ничего говорить – мне хотелось оставить его наедине с этим безмолвным вневременным ветерком.
- Нам никак нельзя попасть за ворота? – вдруг спросил он.
- Боюсь, что нет: это теперь территория интерната, нас не пропустят. Но мы можем обойти ограду кругом – быть может, с другой стороны вам откроется лучший вид. Я смотрела между деревьями училищного сада, где прятались детские площадки, и пыталась отгадать, помнят ли эти кроны сельских мальчиков – будущих семинаристов, или век их начался уже во времена обезглавленных храмов.
Как я и располагала, мы вышли к месту, где забор, скрывавший здание, был не таким высоким и позволял подойти к нему ближе. Оглядевшись, я внезапно ощутила подступающий сквознячок, который случается в местах сгущения смыслов. Это сложно было бы истолковать чем-то внешним: та же немощеная улица, подобие площади, где высился белокаменный барочный, совершенно точно помнивший этого мальчика храм. Под ним – камышовый пруд, приближаясь к которому сразу обдаешься первобытным стрекотом, почти грохочущим к незыблемой тишине. И тут же обросшая травой бетонная плита выводит взгляд к не заметным сразу руинам. Краснокирпичное строение с выцветающим, едва различимым лицом воплощало то, что на карте обозначалось как «теплая однопрестольная церковь». В этом заключалась такая сверхчеловеческая печаль, что прежние ощущения «России для грустных» от здешнего провинциального уныния будто рассыпались перед чем-то большим. Но чувство это во мне все равно было слишком от мира сего – я видела его смягченный тенью профиль и старалась угадать, что сейчас происходит за ним.