Страница 29 из 41
- В этой церкви по праздникам, - начал он так, будто течение его мыслей вдруг зазвучало, - собирался хор из числа старших воспитанников. Я помню, как ходил под этими высокими светлыми окнами, ловил звуки и вглядывался в лица сквозь запотевшее от свечей стекло. Среди певчих был один юноша херувимской красоты: я все стремился уловить его голос из многих других, но он не выделялся ничем и был растворен в общей песне смиренной хвалы. Это еще больше приковывало меня к нему - казалось, что если мне когда-нибудь доведется услышать его одного, то я в этих звуках проживу все, что только может случиться прекрасного со смертным на земле. Я смотрел на него и перед этим великолепным образом казался сам себе таким нескладным, лишенным всяких талантов, таким далеким от совершенства.
Он замолчал, обернулся ко мне и посмотрел так, что мне захотелось спрятаться. Убрать себя из кадра – если не хватает душевного усилия, то прямо физически. Потому что слышать эти невыносимые откровения, видеть его уязвимость и просто говорить что-то складное в ответ – я не знала, как. Все, что я могла, было борьбой с желанием приблизить его к себе и принять всего, чтобы в нем не осталось памяти о собственной неполноте, чтобы он уверился в том, насколько бесценен, любим и прекрасен. Да, это был слишком легкий путь, едва ли вполне составляющий подлинную близость, но мне не доставало сил идти сложным. Меня сносило от эмоций, которым я не умела найти выхода, и оставалось лишь признать собственное поражение.
- Быть может, мне стоит оставить вас одного с милыми призраками прошлого? – кажется, от волнения я начинала нелепо подражать поэтическому языку его эпохи. Не думала, что смогу ощутить себя настолько потерянной рядом с ним.
- Зачем вы так? Я же вижу, как вы внимательно слушаете – я, быть может, никогда такого не встречал, - он будто смутился собственных слов и заговорил вдруг сбивчиво и торопливо. Я стояла, глядя в сторону, морщила лоб и не готова была это принять: все было слишком лучше, чем я могла предположить, и походило на какое-то случайно забравшее меня кино. – Да это я, должно быть, виноват – верно, заставил вас скучать?
Нет, я не могла позволить ему сбиться на такой тон и отстраненную любезность – мне было настолько это необходимо, что я сделала небезопасный шаг навстречу, приблизившись к нему чуть больше, чем обыкновенно.
- Вовсе нет, оставьте. Просто разная этика и моя глупая привычка примерять все на себя. Мне на вашем месте, скорее, захотелось бы прожить такое воспоминание в одиночку. - Мне тоже многое приходилось проживать одному, но без участья всегда казалось, что пропускаешь через себя какое-то лишнее время. О котором потом будешь жалеть, как о потерянном впустую.
Мне показалось, я заметила, как глубоко он выдохнул. И вдруг легко рассмеялся.
- Вспоминаю сейчас свысока о том мальчике, слегка угнетенном ответственностью, что налагало звание будущего духовника на столь юное существо. Как я боялся своей чуткости и внимания к человеческой красоте, считал, что возвожу себе кумиров, и всякую минуту ждал какого-то возмездия. И только начав знакомство с искусством понял, что это было всего лишь естественное зарождение чувства прекрасного. Которое делает мою жизнь только полнее и осмысленнее с тех самых пор. Тогда же я вовсе не осознавал его и даже страшился, и оттого долгое время потом казалось, что детские годы мои вовсе были лишены чего-то поэтического. Мне было совершенно нечего сказать и оставалось надеяться, что он это понимает и просто будет продолжать говорить.
- Бывало, насмотришься так в окна, служба отойдет, все разойдутся, а я все сижу на этом самом месте. Помню, вместо этой плиты здесь такой ольховый пенечек стоял, будто для меня. И странно, и страшно, и такое чувство, что некуда деться от красоты, и рассказать об этом не можешь никому совершенно. Вы смеяться станете, но я иногда забывался за тем, что рвал малину. Здесь ровно возле стен она росла. Колол и пачкал руки, но ел и ел, пока тошно не становилось. Тогда уже хотелось пройтись, а на ходу будто бы и расплещется все это из головы, и хотя бы спится полегче.
Проживая всю эту историю и какие-то мелкие ее шероховатости вроде моих нежных глупостей и его невозмутимых ответов, я была стойко уверена – если мне с нашей встречей так повезло глобально, то в деталях нужно иметь терпение стараться самой. Но теперь я почувствовала какой-то сбой в этой системе, когда, подойдя на несколько шагов к руинам, заметила малиновые кусты, росшие вперемешку с крапивой. На мое удивление, они даже плодоносили. Первой моей мыслью было «Вот это да, в мои времена все плодово-ягодное в округе сметалось ребятишками, еще не успевая созреть. Но теперешние детки, наверно, сидят в тик-токе, им не до малинника у храмовых стен».
- Вы станете смеяться, но... – я поймала его взгляд и приподняла ветку с лиловыми гроздьями. - Вот это в самом деле путешествие во времени! - каким-то до ликования изменившимся голосом воскликнул он, - давайте угощаться.
Я искренне благодарила свою бабушку-бактериолога, заветы которой не отпускали меня даже в такой момент, иначе мне, пожалуй, голову бы снесло от красоты. Я достала из рюкзака влажные салфетки и протянула ему.
- Постойте, профессор, протрите руки сперва. Необходимая предосторожность нашего века, - уже менее бодро пробормотала я, опасаясь за свое невольно фамильярно прозвучавшее обращение.
Но его сосредоточенная покорность и ответный почти ласкающий взгляд намекали, что приемы снижения патетики удаются уже не очень.
Стараясь не смотреть на его мелькавшие пальцы и раскрывавшиеся губы, я катала малиновые косточки на языке и скользила взглядом по ветхим стенам, где можно было различить начертанное слово «юность». Подумала, что такое отношение к храму едва ли умилит его и радовалась, что он не замечает этого, потому что смотрит теперь немного сквозь окружающие предметы, больше на воздух между ними. Но, если взглянуть на его историю со стороны, эта надпись казалась мне даже гармоничной. Я думала о том, как по-прустовски сейчас мы проживаем один момент, направленный в разные стороны. Он отсылается к детскому прошлому, где эта сладкая кислинка говорила об отчаянной, непоместимой красоте и попытках справляться с ней. А я, когда-нибудь много позже, сорвав на мамином участке случайную горстку малины, стану вспоминать обо всем, творящемся в настоящем моменте - таком плотном и сгущенном, что, кажется, его нельзя уложить в одно ощущение. Но время умеет многое, как мне пришлось убедиться, и наши мнимые человеческие несоразмерности для него – не более чем крохотные складки на бесконечно струящемся полотне.