Страница 25 из 41
- Возможно, я забылась в намерении показать вам объективную картину нынешней реальности, но, раз так, слово гостя – закон, буду осторожнее впредь. Ответила я ему такой же формальностью, но вдруг выговорилось:
- Как вы относитесь к тому, чтобы посвятить завтрашний день древнему городу Твери? Это предложение далось мне так легко по наитию, иначе оно стоило бы долгих раздумий: я помнила о его спорных отношениях с собственным детским прошлым и не решалась заговорить о возможности такого путешествия. Он будто выдохнул оттого, что сомнительная тема разошлась сама собой, и бодро ответил:
- Весьма положительно отношусь – сегодняшняя прогулка по паркам и окраинам настроила меня на вполне провинциальный лад. Теперь он казался таким безупречным и чуждым всякого смятения, что я, верно, зря старалась скрыть на своем лице следы еще не вполне рассеянной бури, и не знала, радоваться об этом или сожалеть. Только невесомый взгляд, скользнувший по моим обкусанным губам, заставлял надеяться, что его не миновал ее сквознячок.
***
Утренняя платформа была иллюстрацией устремленности. Она выражалась и в гремучем синем локомотиве, который сосредоточенно и неспешно совершал свой расчисленный путь по боковому пути, заросшему зеленью. И в «Ласточках» и «Сапсанах», которые неуклонно двигались на север - в ту сторону, куда в скором времени предстояло отправиться ему. И в неунывающих дачниках, которые, казалось, в любую погоду и любое время суток одинаково победно будут волочить свои тележки с кустами. На самом деле они были совершенно правы, их цветные панамки и свернутые газеты, торчавшие из боковых карманов рюкзаков, гораздо больше, казалось, принадлежали реальности, чем те вибрации в воздухе, в которых купалась и куталась я под тенью близкого плеча.
- Кажется, нам уже приходилось бывать здесь? – склонился он ко мне, когда я закончила возиться с билетным терминалом.
Меня так тронуло его узнавание Ховрина. Конечно, на мой восторженный взгляд это место совершенно ни с каким другим нельзя было перепутать: краешек города, кругом несмелые, но бодрящиеся новостройки отодвигают его еще чуть в сторону. Старое станционное здание и даже название ближней улицы напоминают о первых инженерах-путейцах. Северо-восточная хорда придавливает своей грандиозной тяжестью маленький усадебный парк с оранжевыми дорожками, но со стороны ее летящая мощь кажется почти воздушной. Переплетенные рельсы старой одноколейки, через которые переступаешь всякий раз, пестрые товарняки с загадочными или смешными надписями и внезапные локомотивы, несущие на своих осях горение, скорость и красоту. Я помнила, как знакомые, которых я водила по Москве, удивлялись, как я ориентируюсь среди этих станций, они же все на одно лицо. И оттого место, отведенное в его заботливой памяти этому уголку города, внушало мне чувство какого-то между нами родства в понимании красоты. Пусть это было, скорее надуманным, пусть в этом выражалось беспомощное хватание за соломинку моего утопающего от взыскуемой близости существа, но мне хотелось и нравилось с этим быть.
Мы заняли места в полупустом дребезжащем вагоне и вскоре пересекли канал имени Москвы. Загородная жизнь увереннее обступала рельсы, и я все ждала, что он начнет узнавать пейзажи за окном. По странной онтической иронии и то место, где мы теперь жили, и то, где стоял мой постоянный временный дом, кругом которого носилось столько посвященных ему мыслей, - все было вытянуто вдоль первой железной магистрали, соединившей столицы и ставшей местом того необъяснимого и благословенного дорожного происшествия. Но он молчал, и я подумала, что потрясение тех минут было так велико, что его едва ли занимали окрестные виды. Самой напоминать о том совсем не хотелось – сейчас мы были просто ребята из Москвы, собравшиеся в Тверь на выходные, и все, из чего сложился этот день, и то, к чему он подведет в будущем, хотелось убрать из настоящего момента. Здесь было только упоение пасмурным выцветшим небом, несущим прохладу, ветерком из приоткрытой форточки старой электрички, между рам которой застыла пыль еще прошлого века. Едва различимым, отчего-то не сносящим теперь так бесповоротно его запахом, и ликованием от того, что тот доносится до меня, что он сел не напротив, а рядом со мной.
- Поглядите на этот живописный овраг – он напоминает о древних курганах, и рисунок полотна здесь с ваших времен почти не изменился. Есть даже прекрасный пейзаж, написанный тогда и узнаваемый теперь, - не удержалась я обратить его внимание, когда мы проезжали долину реки Сходни.
- Правда картина чудная, и в такой низине, должно быть, необыкновенные туманы?
- О да! Там есть место, откуда такие туманы показывают, что Каспар Давид Фридрих бы не прошел мимо, - я снова внутренне досадовала на своей чрезмерный восторг, но его упоминание моего самого любимого явления атмосферы было слишком сильным.
- Вот чего мне, пожалуй, не хватает в городской жизни – оттого и сбегаю всякое лето на Лесной. Последний раз замечательный туман мы наблюдали с дочерью у Коломяжского поля перед закатом, недели две назад. - Скучаете по дочери? – я облокотилась на раму, подперев ладонью щеку, и посмотрела на него снизу вверх. Уголки губ его чуть дрогнули в какой-то особенной, сокровенной улыбке.
- Конечно, хотя я располагал провести эти дни в отдалении от нее. Но я не беспокоюсь – с нею Александра Осиповна, которой я смог доверить ее воспитание. Да и Ольга моя уже совсем взрослая, и я счастлив тем, что в ней образовалось это умение – находить все в себе самой.
- Это правда одно из главных человеческих умений, и я рада за каждое юное существо, которое им обладает. Здесь принял участие ваш отеческий и педагогический дар, надо полагать, - сказала я, чтобы полюбоваться его маленьким смущением.
Портрет его дочери я не смогла отыскать ни в одном из источников, и мне всегда хотелось посмотреть на нее, различить в ней его проявленные черты. Быть может, у него был с собой медальон, но я отчего-то пока не решалась спросить о таком, мне это казалось преждевременной смелостью. На самом деле в одном из уголков моей головы уверенно рос список, который я обозначила снижающим патетику заголовком «горизонтальные разговоры» - то, о чем я смогу узнать, если между нами не останется лишних преград к человеческой близости. Но каждое его уклончивое выражение и недосягаемый взгляд, умевшие так сурово перекрывать все безусловные приметы искреннено принятия, будто говорили мне о том, что смешной список этот так и останется неприкаянным симулякром. Я старалась убеждать себя в том, что это не главное, что на самом деле подлинно творящееся между нами происходит в воздухе, но была слишком смертным слишком телом, чтобы остановиться здесь.