Страница 48 из 92
– Отлично, – произнес граф, отправляясь в указанную ему комнату.
Элжерон сдернул с себя шарф, не сразу заметив, что так и не снял его с себя, и бросил на пол по пути в гостиную, зная, что прислуга уберет его, едва заметив, и, скорее всего, еще до того, как граф побеседует со своей гостьей. Дойдя до нужной двери, граф на мгновение замер, взявшись за ручку. Что если Филиппина все же не была виновна в произошедшем? Но ведь он видел ее предыдущей ночью на кухне, вспугнул ее, и она что-то прятала подальше от его глаз. Женщине однозначно было, что скрывать от графа. И если ее тайна была как-то связана с болезнью Маргарет, то Филиппине не поздоровится. Однако, нельзя было вести себя агрессивно и вызывающе, иначе женщина наверняка сразу же замкнется и не позволит Элжерону что-либо о себе узнать. Граф мысленно успокоился и, приосанившись и напустив на себя маску безразличия, открыл дверь.
– Добрый день, граф, – лениво потянула с кушетки Филиппина, не отрываясь от чтения какой-то книги и даже не подняв на него взгляда. – Вы вернули мою беглянку?
– Да, мы неплохо проехались до деревни и обратно, – сдержанно кивнул Элжерон, садясь в кресло напротив женщины. На ней до сих пор было это ужасное пышное платье белого цвета. На столике перед ней стоял новый чайный сервиз, а над чашкой поднимался чуть заметный ароматный чайный пар. – Немного поговорили, я показал ей окрестности.
– И как, есть какие-либо подвижки по поводу ее хвори? – полюбопытствовала Филиппина, хотя тон ее не выразил особой заинтересованности.
– Пока, к сожалению нет. Однако, Маргарет поведала мне, что ее отец, барон Кинсрайт, умер от болезни?
– Нет, что Вы. Он спрыгнул с крыши, – Филиппина тоскливо вздохнула. – Бедняга, мой Генри… А ведь у него всего лишь была горячка. Мы толком не успели начать его лечить, но разум его внезапно помутнился – и… он сделал то, что сделал. – Филиппина воздела глаза к потолку и перекрестилась, – Упокой, господи, его душу. Надеюсь, бог миловал его за сие малодушие и устроил его туда, где ему хорошо.
– Маргарет говорила, что его лихорадка не была типичной. И не поддавалась лечению, – возразил граф.
– О, Вы ее больше слушайте, – махнула рукой женщина. – Неужто Вы еще не поняли, что она вся в отца? Сколько ей что ни говори, она будет настаивать на своем, пусть это и будет глупостью.
– Что Вы делаете с Маргарет? – спросил Элжерон, склонив голову к плечу.
– Ничего, – приподняла одну бровь Филиппина.
– А на какой вопрос Вы дали ответ? – ухмыльнулся граф.
– Что Вы имеете в виду? На тот, который Вы задали.
– У моего вопроса могло быть много значений. Чем Вы занимаетесь в свободное время. Как Вы проводите воспитательный процесс, или чем Вы считаете свои постоянные отчитывания. Или же, как Вы ей вредите?
– Я?! – Женщина мгновенно подскочила на ноги, отчего и Элжерон резко поднялся, следя за ней и ее реакцией. – Как Вы смеете произносить такие речи в мой адрес?! Маргарет мне как дочь, она все, что у меня есть!
– Вы имели в виду, у нее есть все, чего бы хотели Вы? Титул, поместье. Это не принадлежит Вам, а лишь находится в Вашем распоряжении до тех пор, пока она позволяет Вам этим пользоваться, и жить с ней. Вы скачете с одного способа избавиться от нее на другой, к примеру, время от времени поднимая тему замужества. Неплохой вариант, чтобы отправить ее в мужнин дом, а самой остаться в полном владении тем, что не Ваше.
Филиппина внезапно нахмурилась, но на ее лице не было раздражения или гнева, которые Элжерон ожидал увидеть. Женщина взяла со стола чашку и произнесла:
– Вы слишком много времени проводите в обществе моей дочери, граф МакЛавингтон. По-видимому, веяния ее отца оставили на ней неизгладимый отпечаток. Только я могу заставлять ее держать себя в руках и не вести себя так, как не подобает в приличном обществе. А Вы, похоже, легко поддаетесь чужому влиянию, – закончила она и томно запила свои слова чаем, элегантно водрузив чашку ровно в центр блюдца, даже не звякнув посудой. Она медленно прошла мимо графа, исполненная чувства собственного достоинства, которое ничуть не напоминало ее предыдущее истеричное поведение, и когда она уже была в дверях, граф спросил:
– Филиппина, а где же нож, что Вы взяли ночью на кухне?
– Какой нож? – замерла та. Элжерон ощутил исходящее от нее напряжение.
– Кухарка видела, как Вы ночью взяли на кухне нож, когда искали ужин.
– Вы меня обманываете, – с улыбкой в голосе ответила женщина. – На кухне никого не было той ночью. Ни души. Потому что я окликнула прислугу в надежде, что мне помогут, прежде чем начала самостоятельно рыться в Ваших закромах.
– Пропал нож. В ту ночь, что Вы гуляли по кухне. А сегодня я узнал, что той же ночью кто-то нанес порезы двум моим лошадям. Причем совершенно не профессионально, и однозначно не с целью убить их. Кроме Вас я никого ночью не видел.
– И, возможно, Маргарет? – ответила Филиппина. – Она, знаете ли, страдает от лунатизма время от времени. Кто ведает, что ее бедной больной душе захотелось сотворить ночью.