Страница 17 из 48
- Марх, очнись!
Авенир тряс тарсянина, как если бы тот задолжал ему двадцать золотых:
- Давай, приходи в себя! Умрешь если, тащить обратно не буду.
Сабельщик в недоумении оглянулся. Дворец с фонтанами исчез, в глазах стоял белесый туман, но уже понял, что произошло:
- Да все уже, я здесь. Сколько длилось наваждение?
- Около часа.
- Ну и сходил по нужде. Чуть душу не оставил.
- Так у тебя и душа есть? А я думал, ты ее на клинок променял.
- Завидуешь. Небось молишь своих богов, чтобы и тебя также одарили? Ладно, пора языки прикусить - кто больше молчит, тому жить дольше.
Марх осмотрелся, прислушался. Перед взором развернулась небольшая поляна, тускло освещавшаяся лунным светом, да тремя маленькими медными жирниками. На ней, в выложенном белыми камнями кругу, сидел смуглокожий старец. Седые усы, скрученная косичкой бородка, абсолютно лысый череп. В ухе поблескивает золотая серьга с камнем, а на правой стороне лба темной лужей растеклось родимое пятно. На коленях чаровника лежит похожая на древлянские гусли колода со струнами, по которым искусно бегают зажатые в пальцах костяные наконечники.
Старик, продолжая играть, свободной рукой дал знак не двигаться.
- Даже не посмотрел, – прошептал Авенир.
- Этого волхва так легко не возьмешь. Подождем, вроде пока его чары на нас не действуют.
- Чувствуешь, земля дрожит?
Ноги ощущали толчки, тряслись мелкие камешки, подрагивал ковыль. В нескольких шагах от смуглокожего вырос холмик. Земля растрескалась, полетели комья земли и, разорвав дерн, из недр поднялся огромный чешуйчатый змей.
«Похож на обычного червя, только в чешуе и с длинными изогнутыми клыками на конце. Да поболе чуть-чуть» - подумал Авенир. Он читал про таких тварей. Класорсизы пару раз в месяц они охотятся за пищей. Будь то человек, или конь, или еще какая живность. Сожрут и дрыхнут дальше. Под землей глаза не нужны - чешуя ощущает мельчайшее движение. Но вот что они еще и слышат - про это нигде написано не было.
Старец, продолжая играть, достал из-за пазухи бутыль и протянул к пасти змея. С клыков сочилась густая зеленовато-фиолетовая жидкость. Набрав почти доверху, волхв скрыл склянку в лежащий неподалеку мешок. Музыка сменилась и тварь медленно ушла под землю. Еще через несколько минут старец перестал играть, обернулся к монахам:
- Добры будьте, юноши.
- И тебе хорошего вечера, мудрец, – выпрямился Марх, - ты зачем ужика тиранишь? Еще и нас посередь ночи поднял. Ворожишь небось - отравить хочешь кого?
- Зачем травить, если и так убить можно? – глаза мудреца полезли на лоб, – я для лекарства собираю, ломоту в спине лечить. А то ноет, зараза, никакого покоя нет.
- Разделишь ли с путниками их скромный ужин?
- Нет, ужинать я не хочу. А вот позавтракать как раз можно, самое время.
И правда, окоем уже просветлел, над равниной поднимался белый, как глаза вареной рыбы, туман.
Старик оказался легок на подъем и не отставал от друзей. Пришли к стоянке. Стреноженные мулы, подрагивая от холода и тумана, щипали скудную зелень.
Пока Авенир разводил огонь, Марх двинулся поохотиться. Через полчаса воротился с двумя кроликами и куропаткой.
- Немного, но зато жиром не заплывем. Нам по кролику, а чародею птичку. Он вроде как тоже высокого полета будет.
В белесой пелене проявился силуэт старика. Мужчина подошел, развязал узел. На землю перед костром упало пятеро тарбаганов. Каждый размером с двух кроликов, похож на обтянутую мехом подушку.
- Ух ты, про жир я поторопился. Где таких тюфячков нашел, мудрец?
- А я за холмик зашел, смотрю – лежат. Все пять в рядок. Мешок открыл, они сами и залезли.
- Видно-видно. Знавал я одного старикана, точь-в-точь как ты обликом. Говорил, что его брат сказочником работает. Не ты ли?
Двух тарбаганчиков старик оставил путникам на дорожку. Ему то что - и так до дома недалеко, а им пригодится. Остальная живность исчезла в недрах троицы. Волхв ел по-молодецки, не уступая Марху и Авениру. Много ли надо для счастья мужикам? Мяса с луком, водицы студеной, да в бою остаться целым. А если и умереть – то чтобы сразу, без мучений.
Халил довольно погладил лоснящуюся от жира бороду: