Страница 41 из 105
В дверь позвонили. Кажется, новых гостей не ожидалось, но мало ли. Сияющий пошел открывать. Вернулся, чуть побледневший, смущенно поглядел ей в глаза и странным глухим голосом сказал:
- Это к тебе…
Кто-кто, а уж Она-то точно никого не ждала. Пожав плечами, выбралась из-за стола и пошла в прихожую. Дверь была открыта. Гость явно не спешил войти в квартиру. Стеснялся? Она подошла к двери, и едва взглянув, остолбенела. Сердце рухнуло куда-то вниз и, слабо трепыхнувшись, кажется, замерло и затихло. Горло перехватило. На пороге стоял Он. Голова его была опущена и поля черной шляпы практически полностью скрывали его лицо, но ошибиться было невозможно. Светлые волосы, струившиеся по плечам, слабо поблескивали в полумраке подъезда. Он поднял голову. Серо-голубой взгляд распахнул перед ней зовущую бездну, в которую Она шагнула, не раздумывая.
- Привет, - сказал Он, как ни в чем не бывало, но Она почувствовала, что легкость эта далась ему с трудом.
- Проходи, - ответила Она, хотела улыбнуться, но не смогла.
В прихожей появилась Элис и еще несколько человек, знавших его со времени фестиваля. Они с криком кинулись к нему, заключили в объятия. Стало шумно и суматошно. Пока Он раздевался, друзья сыпали вопросами, на которые тот отвечал, улыбаясь в тридцать два зуба. Она скользнула из прихожей на кухню. Окружной стоял у окна и задумчиво смотрел куда-то. Она подошла к нему и уткнулась лбом в плечо.
- Ты не поедешь в Рязань… - задумчиво произнес он, не глядя на нее.
- Не знаю… - ответила Она.
- Не поедешь… - повторил он, повернулся, посмотрел ей в глаза и улыбнулся так грустно, что сердце сжалось. Она не знала, что сказать в ответ. Не на его слова, а на эту грустную, все понимающую улыбку. Стояли и молча смотрели друг на друга. В кухню с шумом ввалился народ. Задвигались стулья, зазвенели чашки, закипел чайник. Разговаривали внешне легко и будто бы непринужденно. По мере опустошения чашек, люди по очереди уходили в комнату и продолжали общение там. Она по-прежнему стояла у окна. Последним, чувствуя неловкость момента, вышел, опустив глаза, Окружной. Молчание становилось невыносимым.
- Хочешь еще чаю? – спросила Она.
- Хочу.
Взяла чашку, подошла к плите и заварила чай. Но едва чайник вернулся на плиту, Он схватил ее за руку, притянул к себе и посадил на колени.
- Хватит валять дурака, возвращайся, - едва слышно произнес Он.
- Зачем? – спросила Она, не глядя на него.
- Ты не устала?
- Нет, - соврала Она, - Окружной зовет меня в Рязань. Соберем команду, запишем альбом. Может, замуж выйду… - и дерзко посмотрела в серо-голубые глаза, из которых струились мольба и бесконечная грусть.
- А я устал. Я не могу так больше. Тебя нет, но ты там везде, куда ни пойдешь, куда ни посмотришь. О тебе спрашивают, о тебе говорят, тебя ждут. Пожалуйста, возвращайся.
Она хотела встать с его коленей или хотя бы отстраниться, но Он не отпустил, прижал крепче. Крепость отчуждения, в которой Она пряталась от него, рушилась на глазах. Ну не было у нее сил отказаться от этих глаз, от струящихся по плечам волос, от рук, обнимавших ее. В коридоре показался силуэт Окружного. Юноша увидел ее у него на коленях и не решился войти. Заходил Сияющий. Насыпал в вазочку печенья и молча ушел. Заходила Элис, задала несколько мало что значащих вопросов и тоже ушла. Их оставили в покое, и они так и сидели, не чужие, не свои. Она не пыталась встать, но Он держал ее все так же крепко, словно боялся, что иначе Она исчезнет, испарится. Чуть расслабился только тогда, когда Она положила руки ему на плечи. Наступила ночь. Они слышали, как прощались в прихожей местные, отправлявшиеся по домам, как устраивались на ночлег те, кто остался, как Сияющий на цыпочках ушел в комнату родителей, как щелкнули выключатели. А они все сидели на кухне. Смотрели друг на друга. Молчали, не зная, что можно сказать, а чего говорить не стоит. Они боялись спугнуть теплый комок покоя, уютно свернувшийся в их душах, вернее – в их единой душе, наслаждавшейся сейчас своей целостностью. И дышали друг другом, дышали, дышали, дышали…