Страница 39 из 105
Слезы покатились по ее щекам. Стало горячо и горько. Она закрыла лицо руками, совершенно не заботясь о гитаре, едва не упавшей на пол. Инструмент успели подхватить. Слабо пискнула задетая струна. Ее отчаяние рвалось наружу рыданиями. Питерские смотрели с недоумением, не понимая, что случилось. Элис быстро оттащила их в сторону и полушепотом, не вдаваясь в подробности, ввела в курс дела. Рядом с нею тотчас же присели друзья, гладили ее по голове и плечам, пытались взять за руки, желая успокоить. Но накопившаяся боль требовала выхода и делала ее слепой и глухой к их поддержке и состраданию. Внезапно Она всхлипнула и замерла, все плотнее сжимаясь в комок, а потом выпрямилась, как взведенная до предела и сорвавшаяся пружина, и начала хлестать себя по щекам. Сидевший рядом Окружной поймал ее руки, прижал к телу и, обхватив ее и не давая вырваться, крепко обнял. Укачивая, как маленькую, он шептал ей в ухо: «Ну что же ты. Ну, не надо, не надо так. Ты же такая хорошая. Ты самая лучшая. Тебя все любят». От этого покачивания, этого шепота и горячего дыхания возле самой щеки Она обмякла, уткнулась в его плечо и, тихо плача, повторяла: «Я не могу… не могу…»
Почувствовав, что девушка в надежных руках, компания немного сместилась в сторону и продолжала неспешно общаться. Этот взрыв несколько выбил всех из колеи и как-то перенаправил беседу в более спокойное русло. Голоса шелестели опавшими листьями, словно боялись спугнуть едва восстановленное хрупкое душевное равновесие.
Окружной обнимал ее все бережнее и мягче, гладил по волосам, нежно приподнял подбородок и стал вытирать слезы с ее лица. Она открыла глаза. Соломенные с рыжеватым оттенком волосы казались в темноте золотыми. Пухлые губы улыбались, обнажая поблескивавшие белые зубы. Голубые глаза глядели восторженно и нежно, озаряя веснушчатое лицо дивным сиянием. К этому сиянию Она потянулась невольно, словно оно могло очистить ее душу, освободить от страданий. Их лица оказались так близко, что дыхание встречалось с дыханием, едва успев сорваться с губ. Она закрыла глаза. Сердце бешено колотилось. По его телу волнами пробегала дрожь, и Она чувствовала ее и тоже дрожала. Время и пространство рухнули в небытие. Его губы робко скользнули по ее губам. Сухие, упругие и горячие. Точно такие, как Она любила.
Поцелуй вспыхнул и разгорался все жарче. Он кружил, качал, убаюкивал, обещал открыть новые горизонты и зажечь новые звезды. Боль отхлынула, как волна во время отлива, обнажив тайное и сокровенное, ставшее теперь явным еще для одного человека. Она знала, была уверена, что он никогда не воспользуется этим знанием ей во вред. Пара изящных ракушек на память – все, что он возьмет с открывшегося дна ее души, прежде, чем его снова скроет под толщей темной воды. Но это потом. А сейчас была звенящая, сияющая бесконечность. В ней растворился темный парадный, люди с их неспешной беседой, гитара, задремавшая в углу. Да и их самих тоже как будто не было, словно они перестали быть существами из плоти.
Хмель улетучился. Сияние отступило, вернув их в реальность. Впрочем, это была уже другая реальность, преображенная светом нежности. Окружной прислонился спиной к стене, чуть запрокинул голову и тихо засмеялся. Она смотрела на него удивленно. Господи, какой же он красивый! Как же Она раньше этого не замечала?! Личина неуклюжего конопатого толстячка исчезла, осыпалась, как деревянная оболочка Щелкунчика, и миру явился прекрасный принц. Ну, может, и не миру, но ее взору – точно.
- А ты хорошо целуешься, - зачем-то сказала Она.
- Правда? – смутился он, - У меня, вообще-то… ну… я первый раз…
Теперь засмеялась Она. И прижалась к его груди. Прижалась к человеку, защитившему ее от гибели в пучине отчаяния, ее светлому рыцарю, ее принцу. Светящийся след еще тянулся от их сердец, губ и глаз к уже уходящему мгновению безумного сияния. Оно удалялось, но оставляло за собою покой в душе. И тишину.
Кто-то посмотрел на часы и шумно всплеснул руками, всколыхнув ровное течение беседы. Было достаточно поздно, и те, кто хотел успеть на метро, должны были поторопиться. Темный парадный ожил. Остатки пира были собраны в пакеты, гитара зачехлена, вещи собраны, куртки застегнуты. Люди сыпались в промозглую питерскую ночь, шумно прощались и бежали, каждый в свою сторону.
Их компания под предводительством Элис двинулась к метро. Пустеющая подземка хмуро приняла припозднившихся пассажиров, дотащила до нужной станции и выплюнула в ночь. Было холодно. Молодежь ежилась и отчаянно цеплялась за маячившую перспективу вскоре очутиться в уютной квартире и спокойно уснуть. Каково же было их разочарование, когда, добравшись до места, они узнали, что подруга Элис куда-то ушла вечером и до сей поры не вернулась. И никаких инструкций насчет приезжих друзей не оставляла. Потоптавшись в подъезде, снова шагнули в ночь. Отчаянно хотелось крыши над головой и хоть каких-нибудь стен, защищавших от ветра. Кто-то предложил поискать открытый подвал. Желания нарваться на закоренелых бомжей не было, но и другого выхода из сложившейся ситуации – тоже. Кроме Элис, ни у кого в Питере друзей не было. Тем более, таких, которые пустили бы на ночлег такую разношерстную компанию. Да если бы и были, они не смогли бы уже до них добраться: метро закрыто и транспорт уже не ходит.
Пристанище нашли на удивление быстро. В подвале было сухо, тепло и пусто. Пошарив по закоулкам, нашли какие-то коробки, разобрали их и расстелили на полу. В качестве матраца выбрали самое большое из имевшихся пальто, укрывались остальными куртками и шубками. Пункер, как-то сразу сникший, безучастно взирал на все приготовления. Подошел и тихо попросил, чтоб ему дали денег на электричку, если есть такая возможность. Возможность была. Денег дали, спросив, правда, что вдруг так резко? Юноша ответил, что ему как-то не по себе и хочется домой. Что лучше он пешком дойдет к утру до вокзала, чем будет сидеть и нервничать. Ну, хочется, значит надо съездить домой. Удерживать не стали. Пункер коротко кивнул друзьям и ушел.