Страница 14 из 22
— Коралл. Красный коралл …
— Повторю, — не дав договорить начала Ари. — Ты ищешь в коралле спасение, но это не так, коралл это твое ИСКУПЛЕНИЕ. Шанс сделать в своей жизни доброе дело. Дело по чести и достоинству, о котором ты так много говоришь.
— Где он?
— Ты меня не слышишь.
— Где он. Я в отчаянии. Я на грани. Помоги! Ты же видишь!
— Ты сам его …
— Зачем?! Зачем вы все ведуньи, чаровницы, колдуньи, как вас там называть. Зачем вы говорите загадками, иногда даже стихами. Ты же видишь, поставь мне крест на карте! Или у вас такой кодекс?
— Сюда, ближе. — Ари смотрела на него и глаза ее горели, уголки губ опустились, дышала она глубоко.
Франц полный решимости, горд собой, приблизился, выпрямил спину, подбородок задрал вверх. Ведьма поднялась, одной рукой она все еще опиралась на ванну, вторую демонстративно вскинула вверх. Легко коснулась груди Франца. Он был горд собой, улыбался. На этой широкой груди, чуть левее, она провела две линии. В середине линии пересекались. Так же демонстративно и артистично она убрала руку. Франциск понял не сразу, секунд тридцать до него доходило. Зато потом глаза его округлились, в горле пересохло, воздуха явно не хватало. Ужас читался на его лице.
— Ахахаха! — не выдержала Ари. — Просил! Получай! Вот она, правда, — она заливалась смехом словно услышала трактирный анекдот.
Франц не отрывал от нее взгляда, он держался за сердце, судорожно водил руками по груди, потирал горло, рот был приоткрыт. Он пятился назад.
— Искупление! Ахахаха!
Франц спиной коснулся двери, открыл ее все так же, не отводя взгляд от веселящейся Ари, которая била руками по воде. Дверь скрипнула, отворившись нараспашку. Франц со всех ног побежал на свой корабль.
******
В темной комнате зажглась лампа и осветила одиннадцать – тринадцать чумазых лиц, гримасы на физиономиях были суровые и перекосившиеся, сразу можно было понять — это пираты. Комната была узкой, с низкими потолками, пираты сидели на корточках в кругу, в два ряда. Воздух был спертый, все теснились.
— Грем, это и все? — произнес человек с лампой в руках, — это все кого тебе удалось завербовать? Десять человек? На корабле Карлоса у меня тоже червонец парней, но этого мало. Глупо начинать бунт на корабле с двадцатью бойцами.
— Нет, нет. Капитан Бару. Это те, у кого возникли вопросы и сомнения. Человек пятнадцать дали свое согласие.
— Из этой пятнашки четверо струсят в последний момент, еще трое отступят глядя на эту четверку и того осталось восемь. Уже что-то, но мало.
— Все мы любим и уважаем капитана Морского дьявола, мы честный народ и повода для бунта у нас никогда…
— Брехня! — прервал Бару.
Грем, сам по себе услужливый человек, старательно исполняющий все поверенные ему поручения, с вечно опущенной головой и трясущимися руками. Ему было невероятно стыдно, что после двадцати трех лет службы, он, младший помощник капитана, так легко согласился принять участие в заговоре против своего капитана.
— Какие у вас там сомнения и уточнения? Что вам надо объяснить? Ваш капитан жадный, грязный хряк. Завтра-послезавтра устроим резню, отобьем этот корабль, будем грабить, и пить ром, все как в историях про настоящих пиратов.
— А что будет с нашим старым капитаном?
— Я его повешу. И всех кто не присоединится ко мне. Если у вас есть друзья, которые еще не решились, в ваших интересах убедить их в принятии нашей стороны — Бару усмехнулся.
Все переглядывались. На лицах очень хорошо читалось сомнение, даже при таком скудном освещении.
— Еще кое-что, — мямлил Грем.
— Выгладывай.
— Я позволил себе все рассказать. Про бессмертие … Про поцелуй Бару, — шептал старик.
— Ну!
— Сомнения. Многие не верят. Согласитесь, капитан, в это сложно поверить.
— Хреновы тюфяки. И их я набираю в свою команду… И в подметки не годятся, — бормотал Бару, потирая лицо ладонями.
— Итак, все просто, вы откусываете язык у своего врага, жуя его, вы проговариваете заговор на сулиамском языке. После смерти этого несчастного в вашу копилку добавляется жизнь … Дополнительная.
На лицах по-прежнему читалась неуверенность, недоверие. Это разозлило Бару. Он наклонился вперед, рывком схватил одного из матросов (чьи волосы свисали клочьями, а зубы гнилы), силой притянул к себе. Никто не успел понять, что вообще происходит. Со стороны могло показаться, что Бару и вправду целует этого бедолагу. Он зажмурил от страха глаза, пытался вырваться, руками бил воздух, иногда задевая Бару, который даже не обращал внимания на это. Многострадалец издавал ужасное мычание, Бару тяжело сопел носом, словно огромный носорог. Все длилось секунды, но тянулось вечно. Остальные оцепенели, молча, выпучив глаза, не без интереса наблюдали за происходящим. Изо рта жертвы потекли тонкие струйки крови. В этом свете картина, представшая перед глазами была очаровывающее красива. Стекающие капли играли бликами, вязкие и плавные подтеки гипнотизировали. Бару достал кортик, ручка которого была украшена золотом, но внимание на это никто не обратил. Хрипящего, опустившего руки матроса, Бару кортиком убил прямым ударом в сердце, тело небрежно швырнул на пол. Бару не спеша, под гробовое молчание вытер кортик о свои брюки, рукой стер кровь с губ, с подбородка, вытер несколько капель с груди.
Резко, тем самым кортиком пырнул в грудь себя. Удивительно, как ему удавалось совмещать столь плавные и неторопливые движения с резкими и стремительными, по-настоящему молниеносными рывками. Все, вылупившись, хлопали глазами. Бару провернул кортик в груди.
— Есть еще вопросы? Уточнения? Кто-то сомневается?
Никто не решался нарушить молчание. Представление удалось.
— Отлично. Завтра устроим бунт на этом корабле. Действовать по моему сигналу, — подытожил Бару, как обычно загадочно улыбаясь.