Кровь

      Шон перевёл взгляд на лицо Сьюзен, которое сейчас не выражало ни единой эмоции, и снова отвёл глаза. Теперь он сомневался в правильности своего выбора рассказать ей всё. Но в тот момент он неожиданно почувствовал сильную необходимость наконец хоть кому-то всё рассказать. Скорее всего он просто слишком долго держал всё в себе, наверно, это из-за возраста. Все старики часто рассказывают чуть ли не каждому встречному о своей жизни. Может, и с ним случилось тоже? А может, он всё же хотел именно ей рассказать об этом?

      Шон сглотнул и продолжил:

— В тот день, когда я очнулся, у меня было такое ощущение, словно я заново родился. Лёгкость и сила одновременно разливались по всему телу. А ещё я ощутил жажду. Мне так хотелось пить, как никогда в жизни. Я резко сел и почувствовал, как что-то упало с моей груди на ноги. Я посмотрел вниз и ужаснулся: на моих коленях лежал Аластэйр. Я хотел закричать, схватить его за плечи и со слезами на глазах начать трясти, но какая-то неведомая мне сила руководила мной. Словно это было безумие. Я просто оттолкнул его, даже не смотря на то, как его тело пролетев несколько метров, ударилось об валун и рухнуло на землю, подняв столб пыли. Я просто встал и направился, чувствуя запах свежей крови, который сводил меня с ума. Я пытался заставить своё тело вернуть к Аластэйру, оплакать его, но… — Шон замолчал, пытаясь объяснить те ощущения и чувства, что поразили его в тот день. — Скорее всего, я просто знал, что должен ощущать горечь, страдания и чувство вины, но почему-то я был совершенно хладнокровен. Я пытался вызвать у себя совесть, но ничего не изменилось. Чувство голода и жажды затмило всё остальное, перебило все человеческие чувства. Я был словно… животное, — он поморщился, презирая самого себя. — Но я ничего не мог поделать. Я шёл, ища пищу для себя. Недалеко от того места, где я умер и родился заново, я нашёл тело того бородатого мужика, который подстрелил меня. Не знаю, что он там делал, но он был уже мёртв, хотя кровь была ещё свежей. Честно, вкус у неё был отвратный, но в тот момент выбирать не приходилось. Я выпил у него всю кровь, всю, до последней капли, — Шон снова поднял глаза на лицо Сьюзен, наблюдая за её реакцией, но пока что она просто бледнела с каждым упоминанием о крови. — Я выпил всё, но мне хотелось ещё крови. Жажда была даже сильнее, чем в начале. И я, оставив это иссушенное тело, отправился на поиски новой жертвы. Мне хотелось ещё и ещё, хотя где-то в глубине моего разума я понимал, что я веду себя, как дикий зверь, а не человек. Хотя, я ведь уже был не человек, — Шон горько усмехнулся. — Не знаю, что было бы лучше, умереть или стать таким. Но тогда я об этом не думал, я думал только о пище. Наверно, поэтому я плохо помню тот день, и сколько народа я убил, утоляя свою жажду. Я просто окончательно свихнулся, став животным. Голодным животным. Когда я уже очнулся, то был далеко от того места, весь в чужой крови и сытый. Что я сделал, когда осознал, что скорее всего убил кучу народа? Ничего. Совсем ничего. Я просто встал и зашёл в реку, что бежала недалеко от того места, где я пришёл в себя. Я зашёл в эту ледяную воду, которая теперь мне казалась немного прохладной водичкой, и просто лёг, давая нести себя потоку. Хотел ли я тогда умереть? Не знаю, я, наверно, догадывался, что так просто мне не уйти в тот мир, который недавно посетил всего на мгновение. Я просто плыл, давая течению нести себя, и думал, что мне теперь делать, что со мной будет, неужели я всегда, как только почувствую голод, буду сходить с ума и нападать на людей? Я думал, что мне стоило бы умереть, — Шон печально опустил глаза, его лицо стало серым, мрачным, как у мертвеца. — Но знаете, я понял, что не могу умереть теперь, когда Аластэйр отдал за меня свою жизнь и подарил мне новую. Я не мог позволить себе снова умереть. Я думал, что с каким же разочарованием в глазах встретит меня Аластэйр, если я умру. И я стал жить. Я понимал, что среди людей мне не место, но я никого не знал и среди вампиров, так что стал скитаться, нигде подолгу не задерживаясь. А иногда, когда мне хотелось человеческой крови, то я старался заменить её животной, но мне не всегда удавалось сдержать себя, — он усмехнулся, но потом его глаза снова потускнели. — А потом началась война. Люди восстали против вампиров. Куда бы я не пошёл, везде можно было встретить горы человеческих и вампирских трупов. Люди придумали какие-то новые оружия, так что теперь вампиров убить стало легче, но вампиры по-прежнему оставались сильнее людей. Война отразилась плохо не только на военных, но и на мирных жителях. Их лица стали более суровыми, а души чёрствыми. Глаза их только и делали, что с подозрением всматривались в лицо, будь то знакомый или чужеземец. Все жили в страхе, боли и отчаянии. Повсюду были только болезни и смерть. Люди думали, что быстро покорят вампиров, но война затянулась. Сильно затянулась. Много, кто умер в те годы, не только люди, но и вампиры. Я не хотел вступать в войну, меня не знала ни та сторона, ни другая. Но однажды меня раскрыли. Я пытался отбиваться, но только не убивать, и стал отступать. На тот момент я уже представлял о всех возможностях моего тела, но, если бы я применил всю свою силу, много кто умер бы. Я бросился в бега, но отряд, отправленный на мою поимку, всё время шёл по моим следам, — Шон замолчал, его лицо стало ещё более мрачным. — Война отразилась и на мне. Я тоже стал более жёстким, хотя и смотрел на всё через призму безразличия. Мне действительно было всё равно, лишь бы быть живым. Люди сделали мне много плохого, а вампиры — ничего хорошего. Я не питал тёплых чувств ни к одному из племени, я просто жил своей жизнью, будучи каким-то отдельным куском, отделившимся от происходящего. Но я знал, что когда-нибудь я ввяжусь в эту войну. Так и произошло. Однажды я был вынужден ввязаться в битву, которая после стала решающей. Её назвали Последней битвой. Я чисто случайно попал в самую гущу событий. Я мог бы этого избежать, но, так как я решил обойти эту битву стороной, потерял довольно много времени, и отряд, что следовал за мной по пятам, нагнал меня и получилось так, что мы вступили бой, который плавно присоединился к общей битве. Никогда не думал, что то, что я сам себе предсказывал, произойдёт таким глупым образом. Даже рассказывать стыдно, — Шон усмехнулся. — Эту битву я запомню надолго. Всё смешалось, невозможно было понять, где небо, где земля, где вампиры, а где люди? Все просто нападали друг на друга без разбору, часто даже убивая своих. В какой-то момент казалось, что вампиры вот-вот победят, но потом к людям пришло подкрепление. Это были какие-то учёные со своим новым изобретением. Я много и долго странствовал и уже слышал про «Каплю смерти» — это было вещество, которого было достаточно только каплю, чтобы убить вампира. Но сейчас люди использовали что-то менее смертельное. Это был «препарат боли», — при упоминании этого препарата Сьюзен вздрогнула. Она ещё помнила, какую боль причинила лишь небольшая доза этого вещества. — Он был, можно сказать, разбавленной «Каплей смерти», но приносил невероятную боль, даже сильнее, чем когда вы колите мне его здесь. Да и тогда организмы вампиров не были к нему так приспособлены, что даже небольшое количество могло вызвать нестерпимую боль. Я сначала удивился, что они не хотят убить нас, но потом понял, что людям нужны рабы, поэтому они просто стреляли по всем вампирам дротиками с этим веществом. Некоторые вампиры теряли сознание от боли, кто-то продолжал корчиться на земле, не в силах бороться, а кто-то совершал самоубийство, не желая служить людям. А были и смельчаки, что решили бросить вызов людям и, несмотря на боль, делали попытку напасть, но их сразу убивали. Я тоже думал напасть, хотя от боли уже даже ничего не видел, но запах крови был на каждом, так что, если бы я немного сосредоточился, мог отличить кто где стоит. Хотя, это было очень сложно, так как трупов и крови повсюду было море, и запахи перебивали один одного. Но я знал, что смог бы определить, но не стал этого делать. Может, я струсил и побоялся смерти, но в тот момент я понял, что я должен жить. Я это осознал, как и тогда, когда плыл по течению реки, не зная, куда она меня приведёт. Но я должен был жить! Жить ради Аластэйра! — на какое-то мгновение глаза Шона загорелись огнём, но потом, он словно вернулся к реальности и снова помрачнел. — И я попал в рабство. Нас было сотни, может, тысячи. Тогда я впервые оказался среди других вампиров. У всех был подавленный и обречённый вид. Всё было настолько мрачным, серым, не имеющим даже малейшей надежды, что ты сам начинал терять надежду и погружаться в эту безвыходность, грязь и пустоту. Сначала нас держали в клетках, переполненных так, что можно было только стоять. Правда, держали мужчин от женщин отдельно, боясь, чтобы мы не наделали вампирят, — Шон усмехнулся. — А потом нас стали использовать для тяжёлых работ, когда начали строить этот город. Весь город построен на том самом поле, где полегло столько людей и вампиров. Город стоит на костях и крови и построен костями и кровью вампиров. Нас могли убить из-за малейших проступков, а некоторые просто умирали от истощения. Война принесла много страданий, но большую их часть вампиры пережили после неё. Мы строили город пять лет, каждый день умирали сотни изнеможённых рабов, которых просто скидывали на землю, а потом такие же рабы подбирали эти тела, которые могли там лежать по несколько дней, и выносили их за стены города, просто бросая их там в кучу. Иногда эти кучи сжигали и тогда на много миль проносился ужасный запах горелой гнили. Так мы жили пять лет. Некоторые люди за это время успели прилично разбогатеть и стали покупать себе рабов, обладателями которых теперь стали их надзиратели. В конце концов образовался рынок рабов, где нас каждый день приводили небольшими группами, в которые отбирали наиболее «красивый товар». Нас заводили на небольшой деревянный подиум, который строили мы сами, выводили по одному или по три вампира, срывали с нас одежду (хотя те лохмотья, что мы носили, даже одеждой сложно назвать) и выставляли на показ богатым господам, что выбирали себе «игрушек». Иногда покупали сразу несколько для борделя. Те же, что не считались интересными для таких утех, просто становились рабочими рабами, их часто покупали большими частями для строительных и ещё каких-нибудь физических работ. Они и стоили-то дешевле, чем такие, как я. Собственно, цена всегда зависела от качества товара и его предназначения. Меня почти сразу купили, но долго я не пробыл у этого хозяина. Вы же знаете, доктор, меня сложно заставить молчать, поэтому меня часто покупали, а потом снова продавали, перепродавали, дарили или ещё как-нибудь избавлялись от меня. В борделе я был лишь однажды, — Шон замолчал и откинул голову назад, снова что-то вспоминая.

— Может эту? — спросил мужчина сорока пяти лет с выпирающим пузом и грязными руками, указывая на прижавшуюся к сестре молодую вампиршу в старом рваном платье, больше похожем на мешок.

      Владелец борделя погладил пухлой рукой по чисто выбритым круглым щекам и, прищурив свои маленькие глазки, изучающе посмотрел на предложенный товар. От этого взгляда девушка ещё сильнее прижалась к сестре. Она была такой тощей, что, казалось, достаточно подуть лёгкому ветерку, как он унесёт её в далёкие дали, куда каждому из присутствующих здесь вампиров хотелось попасть. 

— Ну что, она нравится вам, господин? — вежливо улыбаясь спросил работорговец, низко кланяясь. Из этого богатея, что решил открыть бордель, можно было вытрясти немало деньжат за товар, что он выбрал себе. Он даже успел представить, что сделает с этими деньгами, так что теперь оставалось только быть вежливым и услужливым, чтобы эта жирная свинья не поскупилась. 

      Покупатель усмехнулся и, не отводя взгляда от девушки, которая смотрела на него во все глаза, полные ужаса и страха, сказал:

— Не дурна, много клиентов будет. Откормим чуть-чуть и будет само то. Сколько с меня? —он развернулся к торговцу и потянулся к толстому кошельку, чтобы достать оттуда нужную сумму. Работорговец засиял, но, нервничая, постарался скрыть свою радость. Сегодня хороший улов.

      Шон поморщился от увиденной им сценой. Больше всего на свете, кроме тех игр, что любили устраивать его хозяева, он не любил вот так стоять на морозе почти без одежды и смотреть, как выбирают и покупают таких же пленников, как и он сам. На их судьбу ему, если честно, было начхать. Он был чужим среди своих, так сказать, соплеменников, но людям он тоже давно перестал быть родным, так что он вполне осознано признавал себя эгоистом. Он звякнул цепью, в которой ощущалось небольшое присутствие серебра, которое только и задерживало его и его силу, и, тяжело вздохнув, выпустил струйку пара на морозный воздух. Сколько он уже здесь? Наверно, несколько десятилетий. Он почти не изменился с того момента, как стал вампиром. Ему было тогда где-то двадцать два года, а сейчас он выглядел чуть старше, наверно, на все двадцать пять. Как-то, скучая, он пытался высчитать сколько человеческих лет приравнивается к его году, пока что он остановился на том, что где-то пятьдесят лет равняются одному году его жизни. Так что, получается, что он вампир уже около двухсот пятидесяти лет. Шон аж присвистнул. Много. Он никогда и не думал, что проживёт столько. Забавно было только то, что так медленно стареет только он. Другие вампиры как-то чуточку быстрее взрослели. Но Шон понятия не имел, почему так случается? Может, от того, что его обратил Аласэйр?

      Шон, выпустив ещё одну струйку пара в серое небо, с которого сыпался белоснежный снег, который, казалось, пока летел на землю, становился таким же серым, как и тяжёлые облака, и опустил глаза на ругавшихся из-за цены надзирателя и толстого покупателя. Оба они сильно покраснели, а работорговец, кажется, совсем забыл о своей наигранной вежливости. Смотря на них, Шону захотелось засмеяться, но он только улыбнулся, как-то сегодня он был не в духе терпеть побои. А потом его глаз упал на вампиршу, из-за цены которой мужчины и спорили. Он была совсем молодой, можно сказать, ещё девочкой. Она была худощавой, грязной и испуганной, но даже сквозь всё это можно было увидеть, что она была красавицей. Хотя, Шон заметил, что все вампиры хотя бы чуть-чуть, но были красивее людей. Но, как говорится, нет придела совершенству. Он снова поднял глаза на девушку, которая прижималась к своей сестре, обвившую её своими худыми, как ветви молодого дерева, руками, словно стараясь защитить её от людей. Но знала же, что не сможет. Никто не сможет. 

      Вот, наконец, мужчины смогли договориться о цене, и владелец борделя махнул рукой одному из своих телохранителей, и тот направился к девушке уверенными широкими шагами, чтобы забрать её и присоединить к другим купленным рабам. А потом их отвезут в новенький бордель, будут держать там в каких-нибудь клетках, а может, если повезёт, будут жить в комнатах. Их отмоют, будут кормить чаще и чуть больше, чем здесь. Может, даже будут одевать в красивые одежды, а потом их начнут покупать на ночь богатые люди в дорогих и красивых одеждах. И эти богачи будут делать с ними всё, что им пожелается, ведь никто не возразит, не встанет на их защиту. Никто. Никто…

      Шон с равнодушием смотрел, как телохранитель пытается оторвать девочку от сестры, она сопротивляется, кричит и плачет, но всем ясно, что долго она не протянет. Вот силы покинули её, и она отпускает руку, и телохранитель тащит её к клетке, в которой их будут перевозить, как зверей. Шон сжал кулаки, что он сейчас чувствует? Неужели жалость? Неужели впервые за столько лет он испытал жалость? Он уже совсем забыл, что такое что-то чувствовать. Может он ошибся? Может, это вовсе не жалость? Но нет, он смотрел на обречение и страх, отражённые на лице девочки, и понимал, что это ни что иное как жалость и… желание помочь. 

      Шон усмехнулся. Наверно, он сошёл с ума.

      Он сделал шаг, а потом ещё один. Снег под босыми ногами словно холодными иглами пронзал кожу, но Шон уже привык к этому ощущению. Он шёл всё быстрее и быстрее, он знал, что ему делать, и он это сделает. Здоровые телохранители, увидев, как он стремительно продвигается к их хозяину, попытались схватить, но он был более проворным и всё же, несмотря на то, что его держали две пары мускулистых рук, умудрился добраться до этого богатого жирдяя, который испуганно смотрел на его продвижения, потому что не знал, что можно от него ожидать.

— Господин, — протянул Шон, почти столкнувшись лицом к лицу с этой боязливой свиньёй, которая по-прежнему непонимающе смотрела на него, — возьмите меня, вместо этой девчонки.

      Шон слышал шёпот и чувствовал, как кто-то смотрит на него, как на сумасшедшего; кто-то, как на героя, а кто-то с презрением и осуждением. Им его не понять, да он и сам себя не понимает! Что он творит? Этим вопросом задался не только он, но и их надзиратель, который схватился за свои и без того редкие волосы и чуть не вырвал целый клок. Он ведь всегда прятал Шона от таких вот владельцев борделей. Ведь он понимал, что для персонального хозяина он продаст Шона дороже. А сейчас он сам просит, чтобы его купили!

— Ха, — богач усмехнулся и махнул рукой, чтобы телохранители немного ослабили хватку и не пытались оттянуть Шона от него, — ты, конечно, симпатичный, но мне не нужно столько рабов мужского пола. Я могу заменить тебя только с одним из самцов, а не с этой девчонкой.

— Нет, я хочу поменяться именно с ней, — Шон старался сделать свой голос более приятным и убедительным. У него ещё осталось немного сил для гипноза, но надолго его не хватит.

— Тебе не кажется, что ты не в праве требовать? — лицо богача стало суровым, кажется, он снова начинал злиться. Его и так взбесил спор с этим никчёмным торговцем, а сейчас ещё и это!

— Господин, господин, — голос работорговца снова стал вежливым, он засуетился и с наиприятнейшей улыбкой, на какую только был способен его не полный ряд жёлтых зубов, встал между Шоном и покупателем, — простите меня, за этого глупого раба. Он у нас всегда немного своевольный, я его как не бью, как ни наказываю, а рот его всё равно не затыкается, уж не знаю, что и делать? Вы простите меня, простите, не обращайте на него никакого внимания…

      Шон выругался про себя, что за бред несёт этот старик? Нет, он уже переступил через себя, так что теперь отступать не будет.

— Господин, — перебил он работорговца, снова обратив на себя внимания чёртового толстяка, — вам не кажется, что я буду более опытным, чем эта малышка? — его начинало воротить от самого себя. Как же тошнит от этих слов, сказанных притворно похотливым голосом. Если устроенная сцена даст ему выигрыш, нет, даже если он проиграет, то всё равно больше никогда так делать не будет. Это было слишком мерзко, слишком унизительно для него. Но он уже начал игру. — Она такая запуганная и неумелая, за неё будут платить много только сначала, а потом она может и наскучить, — продолжал он лить сладкие речи, замечая, как мутнеют он желания глаза этого жирного человечишки, который уже не знает куда потратить свои деньги. Шон видит, как учащается его дыхание, слышит, как бьётся его сердце и чувствовал, как быстрее течёт кровь по его венам. Он добился своего. Он победил. — Ну что, господин, вы согласны со мной?

      Шон пытался скрыть победную улыбку и усталость, что одолела его. Наручники сдерживали его силы, но всё же меньшую их часть он мог ещё использовать, хоть и ужасно уставал после этого. Главное теперь, только не свалиться прямо у его ног.

      Богач ничего не ответил, тяжело дыша через нос, он махнул рукой телохранителю, что по-прежнему держал вампиршу, и тот потащил её обратно к сестре. Когда девушку вели возле Шона, он почувствовал на себе непонимающий и с тем же благодарный взгляд, но никак не ответил на него. Покупатель ещё раз осмотрел Шона с головы до ног, и его понесли к клетке, к другим купленным «товарам». Когда его пихнули внутрь, и он ударился спиной об толстые прутья клетки, то Шон не обратил на это никакого внимания, он устал, слишком устал, и ему хотелось спать. Он закрыл глаза, когда их повозка тронулась, и стал засыпать, раздумывая, зачем он это сделал?

— Ну, а дальше, вы, собственно, сами всё знаете, — завершил свой рассказ вампир и покосился на Сьюзен. Она ответила не сразу. Её лицо выражало какое-то беспокойство, словно она пыталась осознать и осмыслить то, что она сейчас услышала. Неожиданно она встала, развернулась к Шону, сунув руки в карман и нервно покусывая губу.

— Я… — она не знала, что ей сказать. Он не знала, что сказать, что ей сделать, но зачем же она тогда начала говорить? Но она понимала, что просто промолчать она не могла, но что же ей теперь сказать? — Я… В общем… ты…

      Она лихорадочно подбирала слова, стараясь не смотреть в зелёные глаза, что наблюдали за ней и ждали ответа. Неожиданно в дверь постучали, и Сьюзен тут же ответила «войдите». Вошёл медбрат, который должен был забрать Шона. Сьюзен просто стояла и смотрела, как вампир притворился, что он без сознания. Она смотрела, как его освобождают от ремней и уводят из кабинета. Когда закрылась дверь, она рухнула на стул, обессиленная, словно это не Шон, а она рассказывала всю его жизнь. Она почувствовала облегчение. Но ведь это только сейчас, это только сегодня, но ведь она ещё встретится с ним, и что же ей сказать тогда?..