Ночная

 - А что нам дадут твои объяснения? – предусмотрительно поинтересовался Раинер. – И откуда тебе вообще знать… - начал было он и запнулся, уставившись на зеленую расписную бутыль. – Погоди-ка. Где тебя учили читать?

Я упрямо скрестила руки на груди. Страшно уже не было, словно внутри расплавился какой-то предохранитель.

 - Храм платит – я говорю, - отчеканила я. – Одиннадцать дием. И мне позволяют беспрепятственно покинуть город.

 - А лошадь тебе не подогнать?! – возмутился Раинер.

 - Я не умею ездить верхом, - неприязненно ответила я, сделав вид, что не распознала сарказм. – И еще мне нужна бумага, подтверждающая ваши обязательства, прежде чем я все объясню.

 - Город заражен чумой, - попытался достучаться до здравого смысла храмовник. – Его никто не может покидать до окончания эпидемии. Приказ короля. Храм не может взять на себя обязательства, противоречащие ему.

Здравый смысл на стук не отозвался.  

 - Я не заражена.

 - Я тоже, - развел руками Раинер. – Пока что. Но никто не может быть уверен, что все обойдется.

 - Я в принципе не могу заразиться, - хмыкнула я. – Прививка.

 - При… что? – удивился десятник. – Да кто ты такая? Какие силы могут…

Это, наконец, заставило меня опомниться.

 - Забудь, - со вздохом перебила я его. – Какие бы это ни были силы, больше они никому не помогут. Ладно, раз вы не можете позволить мне уехать, то обеспечьте мне неприкосновенность, что бы я вам ни сообщила. И чтобы никаких воплей в духе: «Ведьма!» - или: «Да откуда этой грязной бабе знать?!».

По лицу брата Раинера можно было сказать, что он как раз разрывается между двумя вариантами воплей и необходимостью срочно сложить костер, но героически сдерживается во имя памяти о почившем наставнике, который уже выдал мне огромный кредит доверия.

 - Надо полагать, ты скажешь что-то крайне неблагопристойное, - хмыкнул он, наконец. – А подтверждение твоей правоты мы получим?

 - Я останусь в городе, - сказала я. – Могу даже дать расписку, что не улизну через пробоину в стене. Права я или нет, видно будет по числу вновь заболевших после того, как вы выполните… э-э… нужный ритуал. Но он вам чертовски не понравится, - честно предупредила я.

Десятнику уже не нравилось.

Но в городе бушевала болезнь, люди лишались веры – и умерший настоятель не добавлял храму авторитета.  

 - Нужно созвать синод. Я еще могу заплатить тебе, но обещать неприкосновенность или нет – решать высшим чинам, - сказал Раинер и уставился на меня так, будто я была в этом виновата.

 

Синод проводился в огромном помещении, по виду больше всего напоминавшем бывший конференц-зал. Обилие витражей должно было создавать таинственную атмосферу размытого многоцветия и легких отсветов на лакированном дереве церковных скамей и рельефных узорах на стенах; но зарядивший не на шутку дождь накрыл город серыми сумерками, и в зале царил унылый полумрак. Тусклый свет тонких храмовых свечек превращал морщинистые лица епископов и сотников в жуткие маски, расчерченные черными полосами теней.

Я подозревала, что и сама выгляжу не лучше. Тут, понятное дело, новым кафтанчиком положение не исправишь.

 - Итак, - нарушил тишину один из младших епископов, - ты утверждаешь, будто тебе известно, что делать с чумой, - сказал он и скривился. За его фразой последовала пауза, в которой так и не прозвучало: «Светлейшие умы Ордена и всех храмов страны трудились над лекарством долгие месяцы, но могут лишь виновато развести руками над новыми и новыми могилами. А теперь являешься ты, девка, в одежке с чужого плеча и туповатой растерянностью на физиономии, и утверждаешь, что знаешь, как излечить чуму, унесшую столько жизней?!»

Но передо мной сюда вызывали брата Раинера, и, похоже, его рассказ о растаявшем неупокойнике впечатлил если не всех, то многих. Иначе меня бы и слушать никто не стал.

 - Я знаю, что нужно сделать, чтобы прекратить ее распространение. – Я не стала никого обнадеживать. – Но те, кто уже заболел, не исцелятся.

В огромном зале мой голос заполошно метался эхом и по-детски дрожал. Епископов явно не впечатлило.

 - И взамен за это ты хочешь, конечно же, денег, - чуть презрительно усмехнулся тот же епископ. «Мелочная душонка!» - почему-то так и не сказал он.

 - А вы на моем месте непременно попросили бы о прощении всех грехов? – прорвало меня. Годы терпения и смирения отнюдь не способствовали этому самому терпению и смирению, а епископ определенно был не так страшен, как ходячий мертвец с душой в бутылке, хотя робкий голосок здравого смысла подсказывал, что это впечатление весьма обманчиво. – Брат Раинер, должно быть, уже изложил вам события позавчерашнего вечера. Артефакт, на который так рассчитывал Орден, активируется только мной.