Ночная

Раинер нахмурился. Я приготовилась выслушать уже знакомую отповедь про ведьм и, на всякий случай, драпать – но десятник отлично помнил, что я не испытывала никакого дискомфорта от нахождения на «святой» земле, и переживал вовсе не из-за этого.

 - Но ведь его казнила толпа, а не Храм!

 - А ему-то об этом откуда было знать? Он просто обезвредил предполагаемого противника, - брякнула я и поспешно заткнулась.

Не положено грязным (да и отмытым, по совести, тоже) нищенкам знать слова вроде «предполагаемый противник», как, впрочем, и про кражу души. А уж про чтение надписей на бутыли и говорить нечего, что уж теперь…

Но Раинер на мою оплошность не обратил никакого внимания, только беспомощно оглянулся назад, в темноту коридора, откуда еле слышно доносился ритуальный плач по покойному. А потом собрался с духом и спросил:

 - Еще можно что-нибудь сделать?

Со мной давно не говорили в таком тоне – словно я разбиралась в чем-то если не лучше, чем собеседник, то хотя бы на том же уровне или, по крайней мере, вообще имела мозги. Это вызывало на откровенность куда эффективнее любых храмовых пыток – и, кажется, благополучно опровергало последнее.

 - Максимум – зомби, но я не умею. То есть, я могу его поднять, но не знаю, что делать дальше, - растерянно созналась я – и поняла, что вот теперь точно ляпнула лишнего. Что-то в позе Раинера резко изменилось, хотя он так и не сдвинулся с места, но теперь все в нем просто кричало о том, что в десятники храмовых отрядов производят отнюдь не за красивые глаза.

 - Ты училась у колдуна? – вкрадчиво поинтересовался храмовник.

Я отступила назад, беспокойно мотая головой и судорожно прижимая к груди бесполезную уже бутыль.

 - Я… да я… - я спохватилась, пытаясь заглушить подступающие к горлу рыдания, но таившуюся последние дни тихую истерику было не остановить. – Да что ты вообще понимаешь?! – неожиданно даже для себя взвыла я сквозь хлынувшие слезы, но, когда удивленный напором десятник шарахнулся от вопля, сама кинулась к нему. Просто потому, что он был теплый и восхитительно живой. – У него там мертвееец быыыл!..

Связи с женщинами в Ордене не запрещались – очень сложно запретить что-то подобное толпе пышущих тестостероном и адреналином мужиков, регулярно сталкивающихся с ордами неупокойников и прочей нежити, - но резко осуждались. Те, кто изъявлял желание хоть немного продвинуться вверх по сложной лестнице храмовой иерархии, в обязательном порядке приносили обет безбрачия.

Раинер, похоже, тоже произнес клятву, чтобы получить звание десятника, - и оттого изрядно растерялся, застыв столбом. Утешать истерящих женщин его определенно не учили, но от острого чувства нарастающей неловкости я угомонилась сама и поспешно отстранилась, пока нас никто не увидел.

 - К артефакту никаких инструкций не было, - пробормотала я, потупившись. – Только записка. Вот.

Брат Раинер благодарно ухватился за повод сменить тему, но содержимое записки его изрядно озадачило.

 - «Вы похоронили его без савана», - без выражения прочитал десятник и недоуменно нахмурился. – Ну и что?

Уже потускневшая картина светлого будущего расцвела новыми красками, и я заинтересованно заломила бровь.

 - Понимаешь, что это значит? – вкрадчиво спросила я.

Раинер глянул куда-то поверх моей макушки и обреченно вздохнул.

 - Что сейчас ты будешь торговаться, как базарная баба, безо всякого уважения к покойному, - уверенно предположил он.

Но до моей совести предсказуемо не достучался.

 - Я пролезла за этой запиской через все болото в дом колдуна, - хмуро напомнила я. – И стащила ее вместе с душой твоего наставника прямо из-под носа у зомби. И артефакт вам тоже принесла я. И реагирует он опять-таки только на меня. Однако все, что я до сих пор получила, - это потеря собственного статуса среди нищих. Скорее всего, мне придется снова начинать с обыска трупов под городской стеной, - мрачно просветила я десятника. – А мне ведь уже почти позволили попрошайничать на второй улице от центра. Так напомни мне – о каком уважении я сейчас должна думать?

 - Попрошайничать, говоришь? – насмешливо приподнял брови Раинер. – Знаешь, я ведь видел, что было у тебя в рукавах.

Я раздраженно отмахнулась. Объяснять ему, всю жизнь прожившему в тепле и свете, разницу между дневными и ночными попрошайками? Пытаться донести мысль, что отнюдь не всем позволено греться на солнышке на ступенях храма, где так много жалостливых прихожан? Что чужаков не любят нигде, и Нищий квартал – не исключение? Для него ведь все мы на одно лицо…

 - Храм выплачивает мне десять дием, - безапелляционно заявила я, - и я объясняю, что имел в виду бокор.

 - Десять? – нахмурился брат Раинер. – С наставником ты договаривалась о восьми!

 - Тогда у меня еще не было его души, - мрачно напомнила я. – И я не знала, с чем придется столкнуться.