Страница 16 из 18
Благовещенская мужская гимназия размещалась на пересечении улиц Графской и Большой. Подойдя к большому двухэтажному деревянному зданию, Никодим не сразу решился зайти внутрь. С одной стороны, он понимал, что Сергей Дмитриевич прав – Сереженьке необходимо учиться, с другой стороны – не хотел отпускать мальчишку от себя.
Но устроилось все как нельзя лучше. В самой гимназии пансиона не было, но в канцелярии школы ему посоветовали одинокую женщину Марфу Петровну, бывшую учительницу, которая пускала к себе на проживание. Предпочтение давала сиротам. Оплатив сразу за годовое обучение в гимназии целых двадцать пять рублей, Никодим направился искать пожилую учительницу. Квартира ее оказалась в двух шагах от гимназии.
Марфа Петровна встретила Никодима радушно, напоила чаем с малиновым вареньем. Она оказалась совсем еще не старой, небольшого роста, сухонькой женщиной. Марфа Петровна продолжала учительствовать – в гимназию ее приглашали иногда при нужде, когда кто заболеет. Хозяйка держала при себе кухарку, а во всем остальном управлялась сама.
За самоваром договорились, что Сережа прибудет за несколько дней до начала учебного года в гимназии. Договорившись о цене, Никодим заспешил домой. Ещё надо заехать в лесную управу за денежным довольствием, книжный магазин за учебниками по списку Сергей Дмитриевича и кое-какую мануфактуру закупить для жизни. Опять же нужна одежда для Серёжи – мальчик растёт не по годам, а по часам. Если в лесу сойдёт, то через пару месяцев, по приезду в город, будет народ смешить. Кроме того, надо форменную одежду заказать для будущего гимназиста. Пусть будет не хуже, чем у других.
Глава 5. Закон – тайга, медведь – хозяин…
Никодим будто чувствовал, решив возвращаться в заимку другим путём. Лошадь у него была справная, выносливая, низкой монгольской породы. Эту лошадку он купил по рекомендации Онганчи. Лесной охотник знает толк в лошадях монгольской породы. Несмотря на низкорослость, эта гнедая была коренастого сложения, с крупной головой и большими красивыми глазами. Одним из немаловажных качеств лошади были ее сообразительность, умение быстро ориентироваться в пространстве и преданность хозяину.
Как только эта молодая лошадь познакомилась с Никодимом после покупки, сразу стала спокойной и дружелюбной. Вместе с лошадью досталось и высокое монгольское седло на деревянном каркасе. Оно позволяло удобно располагаться на низкой лошади и хорошо контролировать ее бег. Но для этой гнедой и не требовалась особого управления. Она, в зависимости от рельефа местности, сама выбирала путь и аллюр. Удивительно сообразительное животное. Никодиму ничего не оставалось, как предаваться мечтаниям и думам, пока гнедая везла его домой. Целью того, что он изменил маршрут домой, было то, что там недавно прошли чужаки. Поэтому решил проверить, не оставили ли непотушенного огня костра или другого зла. С них станется.
В силу того, что путь пролегал через ту просеку, где недавно произошла встреча с каторжниками, Никодим был невольно осторожен. Тем более в голову лезли разные истории, рассказанные накануне политическими про сахалинских каторжан. Откуда становятся известны новости с такого далека – одному богу известно. Любителем рассказывать такие страшилки был верхотурский доктор – Андрей Евгеньевич.
После вечернего самовара, когда уложили спать Сереженьку, начал он свой рассказ.
– Среди сахалинских каторжан есть свои «иваны»15, – сказал Андрей Евгеньевич. – То бишь наиболее почитаемые, авторитетные люди. Был среди них такой по фамилии, или кличка такая была, Губарь. Этот человек обладал непререкаемым авторитетом и совершил множество побегов из каторги. И что примечательно, так каждый раз ловили только его, а остальные подельники или погибали, или пропадали без вести. Было мнение, что он съедал своих товарищей.
– Господи, помилуй и сохрани! – воскликнул Никодим, перекрестившись.
– Доказать его людоедство не удавалось долгое время, в том числе и потому, что лесные звери поедали останки его товарищей. Однажды, во время строительства «онорской» дороги – это дорога на север Сахалина, Губарь пустился опять в бега. На этот раз взял с собой матёрого каторжника Васильева и молодого двадцатилетнего Федотова. Через две недели двое беглецов, Губарь и Васильев, были пойманы. Вот тут-то и выяснилось, что во время одной из стоянок бедный Федотов был убит, разделан на куски и зажарен на костре.
Никодим не выдержал и вышел на улицу подышать свежим воздухом. Такие страсти рассказывает этот доктор… Но любопытство взяло вверх и он снова вернулся в избу, чтобы услышать окончание рассказа. Андрей Евгеньевич продолжил:
– Об этом всем поведал Васильев, дав, таким образом, показания на своего подельника. Тем не менее они оба получили одинаковое наказание: по сорок восемь ударов кнутом.
– Надеюсь, забили их? – спросил возмущённый Никодим.
– Подобному жестокому и циничному обращению в отношении своего молодого подельника Федотова были возмущены многие каторжане. И они собрали для тюремного палача пятнадцать рублей, чтобы тот насмерть запорол «ивана». Васильев перенёс порку относительно легко, он был сильный человек. А вот Губарь потерял сознание во время порки, но доктор не остановил экзекуцию и «иван» получил отмеренную ему порцию сполна. Через три дня скончался в тюремном лазарете.
– А что стало с другим? – спросил Алексей Дмитриевич. – Ну, с тем, Васильевым!
– С ним произошли удивительные метаморфозы, Алексей Дмитриевич! – сказал доктор. – А не выпить ли нам ещё чайку, Никодим? А то в горле пересохло…
– После такого рассказа можно чего и покрепче выпить, – сказал хозяин.
– Если вы настаиваете, то можно пропустить чарочку! – оживился Андрей Евгеньевич.
– Я тоже не против, – сказал Алексей Дмитриевич.
Никодим не спеша сходил в погреб, принёс завёрнутую в тряпку глиняный бутыль. Разлили и выпили за здравие. Затем повеселевший доктор продолжил повествование:
– Васильев оказался человеком сильным физически, но с психическим изъяном. После экзекуции, которую он, впрочем, перенёс без последствий для физического здоровья, сделался мнительным. В каждом каторжане видел врага, угрожал убить. Видя такое дело, тюремное начальство поместило его в карцер. Там он умудрился выломать доску из стены и приготовился обороняться от караула. В течение двенадцати часов держал оборону в карцере. Караул сумел, в конце концов, его обезоружить и поместить в лазарет. Но там он не подпускал никого, отказывался от еды, мол, его хочет отравить доктор. Через несколько дней сбежал, но через месяц был пойман возле дома каторжанского доктора, где он сидел в засаде, чтобы убить того. Но доктор выказал милосердие и упросил тюремное начальство не сажать душевнобольного в тюрьму, а поместить в больницу. Там он в результате лечения вошёл в самые доверительные отношения с доктором и сделался и его ближайшим другом.
– Воистину, прекрасный пример христианского отношения к ближнему! – воскликнул Никодим, будучи под впечатлением от рассказа.
– По мне, это прекрасный пример человеческого двуличия, – сказал Алексей Дмитриевич. – Втерся в доверие к доктору, изобразив сумасшедшего, и облегчил себе жизнь. Таких надо сразу вешать на первом в фонарном столбе. Чем он лучше Грабаря?!
– Друзья, давайте не будем спорить! – сказал Андрей Евгеньевич. – Никодим, налейте ещё по чарочке и я вам лучше расскажу про урядника.
– Про какого такого урядника? – пробасил с улыбкой Никодим. – Не про моего ли бывшего командира?
– Может и про вашего. – сказал доктор. – Вот слушайте. Выходит, значит, урядник из кабака. Пьяный в дымягу! Спускается с крыльца, отвязывает коня, кое-как вдевает ногу в стремя, кричит: «А теперь помогайте, Святые угодники!» Оттолкнулся, перелетел через седло и… шлеп на другую сторону. Сидит на земле и бурчит: « Да вы что? Ну не все же сразу!»
Дружный хохот разорвал тишину избы, что даже Серёжа проснулся:
15
Так называемые «иваны» – каторжанские «авторитеты», во многом аналогичны нынешним «ворам в законе».