Страница 4 из 32
Легкий ветерок пробежался от моря вверх по Потемкинской лестнице, зашелестел в листьях каштанов и заплакал крупными слезами летнего дождя. Стало прохладно, я поежилась и поняла, что уже стемнело.
— Комильфо! — закричала перепуганная мама, внезапно возникшая у подножия дюковского пьедестала среди группы туристов и одного экскурсовода с желтым зонтом. — Ты с ума сошла?! Что ты вытворяешь? До чего ты хочешь нас всех довести? Как тебе не стыдно?! Весь дом на ушах! У бабушки будет инфаркт! Кто тебе разрешил самой… на Бульвар?! Хочешь, чтобы тебя цыгане украли?
Экскурсовод с негодованием покосился на маму, собравшуюся испортить представление туристов об Одессе.
— Одесские цыгане безвредны, — заявил он не то маме, не то своим подопечным.
Последние недоверчиво покачали головами и переместили сумки со спин и боков на животы, обняв их обеими руками.
Я вцепилась в ноги бронзового человека с палкой и змеей, но мама уже бежала вверх по ступенькам. Oбняла и поцеловала в макушку, затем оторвала от моего защитника, схватила за руку и потащила домой.
— Что мне с тобой делать? — кричала мама по дороге. — Почему ты не можешь быть хоть на йоту такой, как твой брат, я не понимаю.
— Забери меня с акробатики и отдай на балет.
— Забрать тебя с акробатики после того, как ты два года жизни в нее вложила? Какая чушь! Ни в коем случае.
— Тогда давай уедем в Америку.
Мама замедлила шаг и грозно посмотрела мне в лицо.
— Тише! — громко сказала она. — Вслух такие вещи не говорят!
— Давай уедем в Америку, — шепотом повторила я.
— Никуда мы не уедем! — воскликнула мама. — Откуда только ты набралась этих глупостей? Бабушка дурит тебе голову этими своими родственничками.
— Но почему им можно уехать, а нам нельзя?
— Мы живем здесь. Это наша родина, наш дом. Здесь у всех работа, друзья, школа, кружки. Как ты себе это представляешь? Взять и уехать! Вот так вот все бросить — прощайте, любимые! — и драпануть неизвестно куда. Так, да? Так? Можно подумать, там нас ждут.
Мама очень сильно волновалась, больше, чем обычно. Обычно она как будто только делала вид, что волнуется, но на самом деле никогда не теряла самообладания.
— Мне здесь плохо, — сказала я.
— Какой холеры тебе не хватает? Живешь, как у Христа за пазухой. Целый день шляешься по дворам. Ни во что не вкладываешься, ни одного дела до конца не доводишь. Думаешь, от себя можно удрать? Да хоть в Австралию уезжай, все равно оглянуться не успеешь, как сама себя догонишь.
Поскольку мама говорила с восьмилетним человеком, я мало что могла ей возразить, поэтому повернулась лицом к Дюку, но увидела его удаляющуюся спину.
— Ладно, — сказала мама, успокаиваясь, когда мы подходили к подъезду. — Я понимаю, что ты потеряла Василису. Да, это больно. Но нужно быть сильной. Расклеиться всегда успеешь. Так что соберись и возьми себя в руки!
Мама присела на корточки и взяла меня за плечи, легонько встряхнув.
— На деда посмотри и бери с него пример. Он войну прошел, ранен был, заболел агнозией на старости лет, но ничего, не умер. А ты… это всего лишь лошадь! К тому же ты не была с ней близко знакома. Вы виделись от силы пять, ну, шесть раз…
Тут я заревела так громко, что нарядные прохожие, судя по нарядности, спешащие в оперный театр, замедлили шаг, обернулись и неодобрительно посмотрели не то на меня, не то на маму.
— Ну что за наказание! — опять вскричала мама и впихнула меня в парадную, а затем и в квартиру.
Там, в самом деле, все стояли на ушах, кроме брата, который, закрыв уши ладонями, сидел на подоконнике за занавеской и глядел на шахматную доску с тремя фигурами.
Бабушка взяла себя в руки быстрее остальных, отобрала меня у мамы и повела на кухню отпаивать чаем. Чай я не любила, но от бабушки готова была его принять, потому что она обещала после чая накормить меня шпротами.
— Слушай меня сюда, — сказала бабушка, опустившись на табурет. — Все это очень печально, Комильфо, действительно, я не спорю, и дядя Армен, идиот, травмировал твою бедную голову. Но так дальше продолжаться не может. Что-то у тебя с жизнью нелады, и никто твоим воспитанием не занимается, а «Дом ученых» не в счет. Ребенок растет как трава. Так что я за тебя возьмусь, потому что я теперь, слава богу, на пенсии. Через неделю мы с тобой едем в Евпаторию. Дед остается, а со мной ты поедешь. Месяц будешь у меня кушать по-человечески.
Услышав волшебное слово, о котором было известно, что оно означает рай, я почти забыла про Василису, про Алену и про Америку, расплылась в улыбке и допила чай одним залпом.
Но Евпатория оказалась не раем, а только маленькой Одессой, с таким же морем и таким же солнцем. Фантазии всегда оказываются интереснее настоящего.