Йерве из Асседо

— Мамы-еврейки достаточно. Тебе повезло, ты — Галаха.

Очень повезло, я аж подпрыгнула внутри себя от такого везения. Знать бы еще, кто такая Галаха. Но слово мне понравилось: напомнило рыцаря круглого стола, который в итоге обскакал всех остальных рыцарей и получил чашу Грааль.

— Ты еврейка с правильной стороны. Если бы евреем был только папа, ты была бы незаконной еврейкой… то есть, не иудейкой… то есть, по религиозному закону еврейкой ты бы не была, но все равно прошла бы по закону о возвращении.

 — Куда прошла?

 — В Израиль. Ты же хочешь репатриироваться в Израиль?

Я не хотела репатриироваться в Израиль, моя патрия была Одессой, а ре-патрии у меня быть не могло. Уехать я мечтала в Америку, а с Магги я разговаривала, потому что хотела сделать всем назло. Но все эти факты я скрыла от Магги, и сказала «да».

— А что твои родители, Зоя? Они не хотят репатриироваться в Израиль? Почему они не пришли вместе с тобой?

— Не хотят, — призналась я.

— Почему?

Я вздохнула, не имея ни малейшего желания объяснять про большую любовь к друг другу и к Одессе, про бабушку и деда, про сваливших родичей — чужаков, да и вообще, какое ее дело?

— Потому что не хотят развода, вот почему.

— Я не понимаю.

Еще бы ей было понять! Я чувствовала, как злость во мне вскипает, и я превращаюсь в самовар. Не злость даже, а ненависть. Только вот к кому?

— Маргарита Федоровна, — сказала я, — вы меня запишете на эту вашу программу, да или нет?

— На какую программу ты бы хотела записаться?

— Ну, на ту, по которой дети едут учиться без родителей в ваше еврейское государство.

— Не в «ваше», Зоя, а в «наше». Все евреи — братья, — напомнила Магги. — Ты имеешь в виду программу «НОА»?

Я не знала, какую программу я имела в виду, но слово прозвучало как название межпланетного корабля из голливудских фильмов, которые прокручивали в видеосалоне, открывшемся пару лет назад в подвале третьего двора нашего дома. Я вспомнила Диснейленд, и гнев немного меня отпустил.

— Пускай будет «НОА».

— Ноар Осе Алия, — сказала Магги на тарабарщине, но я уже знала, что такое «алия» — слово из «Тысячи и одной ночи». — Молодежь делает алию, — расшифровала Магги, — то есть, репатриацию… то есть, молодежь едет на родину отцов… то есть, праотцов.

— Да, — сказала я, — я всегда мечтала посетить родину моих праотцов. Запишите меня на «НОУ».

Магги меня записала и сообщила дату экзамена. Я спросила, как готовиться к этому экзамену, на что получила ответ, что ничего не надо готовить, только принести себя и моих родителей.

— Обязательно родителей?

— Конечно, обязательно! Ты же не можешь поступить на программу и уехать в Израиль без их согласия, Зоя Прокофьева.

Так и было. Я не могла никуда поступить без их согласия.

— Ты с ума сошла?! — кричал папа. — Я так и знал, что этим все кончится!

 — Чем «этим», Олег? — спрашивала мама. — Ничего не кончилось, все только начинается, и не надо сцен у фонтана.

— Кто задурил ребенку голову? — вопрошал папа. — Отвечайте! Ты? Или ты?

Он обвел взглядом сперва деда, а потом бабушку.

Все собравшиеся за обеденным столом потупили взоры. Папа энергично отодвинул тарелку куриного бульона и налил себе коньяк. Папа пил коньяк очень редко: в экстремальных случаях и на праздники. Сегодня был не праздник.

— Так, —  папа встал и опрокинул в себя рюмку, — никто никуда не едет. Это ясно?

 — Я еду в Израиль, — продолжила я гнуть свою линию и взгляда не потупила, несмотря на то, что папа был сейчас не похож на папу, но очень похож на Зевса Громовержца и на завуча.

 — Я спрашиваю, кто задурил тебе голову?

 — Никто мне ее не дурил, — соврала я, не желая выдавать брата.

 — Я задурил ей голову, — неожиданно признался Кирилл и распрямил плечи.

 — Этого еще не хватало, — папа сел. — Неужели ты ей рассказал про евреев?

 — Я.

 — Зачем?

 — Потому что человек должен знать, откуда он родом.

 — Этот человек родом из Одессы! — папа ударил кулаком по столу. — Разве этого мало?

— Мало, — сказал Кирилл. — Я поступил в МГУ и уезжаю в Москву.