Йерве из Асседо

Михаль оказалась на удивление похожей на меня, и сперва мне показалось, что я смотрю на свой собственный детский снимок, только цветной. Такие же темные глаза и значительные брови, длинный нос и обветренные губы. Только вместо моих прямых косм у Михаль была очень кудрявая шевелюра, все волосы в пружинах. Это потому, что ее отец — еврей из Йемена, объяснила мама.

— Почему ты никогда мне о них не рассказывала? — все же спросила я маму.

— Зачем теребить прошлое? — ответила мама вопросом на вопрос. — Нечего сожалеть о том, что было. Нужно ценить то, что есть. Я выбрала расстаться с ними и остаться с твоим папой. Я в ответе за свое решение и ни о чем не сожалею. Уедь я с ними, не было бы тебя и Кирилла. Говорить о заграничной родне и поддерживать с ними связь в наше время означает… означало подвергать опасности свою семью и себя саму. Я работаю в горсовете, я всегда была членом партии… Черт его знает, что за перемены настают. Все переворачивается с ног на голову. Короче говоря, что было, то прошло.

— Но это же твоя семья! — воскликнула я.

— Нам не дано выбирать, у кого родиться, но дано выбрать, с кем рожать.

Мама проводила взглядом беременную женщину, проходящую мимо со своим мужем. Мне показалось, что мама злится, и я не могла понять почему.

— Ты не хотела быть еврейкой?

Над маминой переносицей появилась складка.

— Это они не хотели, чтобы я выходила замуж за гоя.

— За кого?

— На еврейском языке «гой» — это любой другой народ, который не является еврейским. Для евреев все неевреи — гои. Чужаки и изгои.

— А я думала, что евреи — чужаки и изгои.

— Ну, это еще как посмотреть. Все зависит от того, кто и откуда смотрит.

— Так кто же тогда такая я, если оба моих родителя — чужаки в глазах друг друга?

— Сама выбирай, — сказала мама, — ты уже взрослый человек.

Я задумалась. Странная у меня была мама. Выбор балета вместо акробатики она мне не доверяла, зато считала, что я в состоянии выбрать, к какому народу принадлежать.

Оркестр заиграл «Дунайские волны». Патлатый гитарист на углу, протестуя, ударил по струнам и затянул «Звезду по имени Солнце». В струях выстреливающего из огромной вазы фонтана звезда дробилась на тысячи маленьких алмазов. Художники мешали краски в палитрах и малевали портреты последних туристов. Дети чертили мелками классики на асфальте. Ученики мореходки группками шагали по Дерибасовской при полном параде, щеголяли тельняшками и синими с белым воротниками, кадрили загорелых за лето старшеклассниц с выгоревшими начесами и разными серьгами в разных ушах. В кооперативных ларьках продавали керамических разноцветных обезьян — символы китайского уходящего года. В других ларьках продавались переливающиеся открытки с видами Одессы, импортные ластики, жвачки, отрывные календари с гороскопами, медали и ордена Великой Отечественной Войны. В воздухе неуловимо пахло котлетами и колбасой.

— Я одесситка, — вдруг поняла я, — это такой гой сам по себе.

Мама грустно усмехнулась и сказала: