Валерия

Она и открылась сама. Едва перешагнув порог, Лера с воплем «Мама, мы дома!» нырнула в шкаф, чтобы найти тапочки, самые красивые, для дорогой гостьи. Но гостье не до тапочек, она забыла, как дышать. Она стала Золушкой на балу. Прихожая казалась ей залом королевского дворца, и, не чуя ног, она, на одних только носочках, на самых кончиках, добежала до входа в ванную комнату, вдыхая райский воздух профессорской квартиры.

По правую руку от входной двери — коридорчик, убегающий в королевскую спальню, а по левую стоит зеркало в человеческий рост, одетое в старинную раму из дерева, потемневшего от воспоминаний. Прежние хозяева реликвии, бабушка и прабабушка Валерии, претерпели все трагедии двадцатого века, и зеркало с ними, и не разбилось, а в серебре его памяти остались образы революционеров и оккупантов.

Зеркало никогда не врёт. Первокурсница Лера не любила заглядывать в серебряную душу оракула. Неприятно же, когда изо дня в день показывают твой реальный вес, да не просто ещё показывают, а укоряют: нельзя в семнадцать лет весить семьдесят два кило, нельзя из бара под торшером таскать конфеты, нельзя, нельзя… Лера показывала язык и убегала — да ну тебя!

Но Алла не сбежала. Остановилась у зазеркалья и на мгновенье застыла. Она не узнала себя: бальное платье превратилось в вязаную кофточку и джинсы. Волосы на голове, кроме чёлки, теперь выглядели как щётка одёжная. Принцесса попробовала поправить руками причёску, но только обколола о щетину ладони. Чёрт-те что. По губам размазан какой-то красный маргарин, а на коленях морщатся складками джинсы.

Гостья одной рукой растирает губы, а другой вытягивает джинсы на коленях. Но остатки помады оранжевыми мазками въелись в кожу около рта так, что не помог и платок. Алла готова была разрыдаться, но тут подоспели тапочки, каждый с белым пушком на носу, как раз по ноге, бархатные, — ну чем хуже хрустальных туфелек? Сама хозяйка, волшебная фея, появилась из спальни и преподнесла их в подарок: «Надевайте, Аллочка, будьте как дома. Отныне эта пара будет вашей. Меня зовут Катерина Аркадьевна. Девочки, ступайте мыть руки, обед готов».

Душа несчастной Золушки согрелась, и началась другая сказка, настоящая, в которой у принцессы волосы длинные, тёмные, как шоколад, блестят и падают на плечи.

До встречи с Лерой Алла ненавидела домашние вечера. Мама приходила с работы и в перекошенном халате бегала от плиты к телевизору. Одной рукой жарила картошку, другой — утюжила простыни, а душа её томилась в любви из сериала. При этом картошка подгорала, ткань морщилась, но мама темп не сбавляла и даже в рекламу успевала переброситься парочкой милых фраз с единственной дочерью. С приходом отца же, обычно поздним — он что-то где-то выяснял, одно и то же и каждый день, — мама надевала маску неподвижности, собираясь для атаки. Спина и взгляд её становились напряжёнными. Она выявляла всё новые промахи этого никчёмного человека или, в крайнем случае, припоминала грехи минувших дней. Один промах отца — свет не выключил в ванной или разбросал носки, — и дом взрывался.

Никчёмный человек смиренно глотал яд. Молчал. Мыл ботинки под краном. Просил: «Замолчи». Плёлся на кухню. Ковырял вилкой в сковороде, вылавливая гладкие неподгоревшие дольки. Бросал вилку. Потом тарелку. И дом взрывался.

Сценарий шёл по кругу, но с годами папины глаза налились собачей тоской, а запах алкоголя уже обгонял его шага на два.

Но и это была не беда теперь, когда у Аллы появились Дятловские, люди из высшего общества. Теперь у неё будет своя жизнь и свой сценарий.

VI

Сегодня, двадцать лет спустя, старинное зеркало всё так же стоит в правде, но Лера совсем не замечает его. Так, иногда заглянет в его серебряную душу и вздохнёт, отгоняя воспоминания, которые упрямо следуют за нею по пятам. Вот и на дачу прокрались. Радуница ведь их праздник тоже. Весь день воспоминания ликуют от своей востребованности. Даже ночью не оставили свой шёпот. Дождь не шумит, ветер не летит — это после боя отдыхает небо, прячет свет. Но тучи жмутся друг другу всё плотнее, значит, перемирие не продлится даже до утра.

Лера, переодетая в не по возрасту розовую пижаму, смотрит в небо, а видит себя и любимую подругу Аллу, первокурсниц в читальном зале нового корпуса, походившего на огромный лайнер из стекла…

В настоящих сенях настоящего дома скрипнула дверь и как будто послышались шаги. Хозяйка тут же очнулась и бросилась встречать гостя, но столкнулась с пустотой. Дверь закрыта. Лера с трудом отворила её и с босыми ногами выбежала на промокшую террасу. Напрасно сырые доски липнут к ступням и холод пробирает до костей — ей всё ни по чём. Лера вздыхает и озирается по сторонам. Здесь никого нет. И не было.

Пришлось вернуться в дом ни с чем, с одной только воспалённой обидой. Голова потяжелела, сердце затрепыхалось, и Лера поплелась на кухню за каплями — в конце концов, надо просто уснуть, так же крепко, как тётя Ира. В её окне, за попарой (участок под паром), мерцает голубоватый свет ночника и желает всем сладких снов. Но опять доносится топот, на этот раз со второго этажа, как будто носится невидимка, по-детски перебирая ножками. Лера обомлела — никогда, никогда она не останется в этом доме одна. О боже, такие же быстрые шаги слышала мама за день до смерти папы. Скорее на кухню, за каплями. Они заморозят горло, заморозят чувства. Надо забыть, надо спать.