Время ведьм

– Ну, чего застыли? – прикрикнул Карась на остальных Душителей. – Собирайте манатки – да по домам!

– И чего ты с ними возишься? – недовольно проворчала Шайн подошедшей Руте. – Пускаем на порог всякое отребье…

– Если у тебя есть другие идеи, как найти понтификара, я с удовольствием выслушаю, – вскинулась Рута.

– А твоя идея уже принесла плоды? – прищурилась ее сестра.

– Нет, но… Карась работает над этим, – вздохнула Рута.

– Карась? – усмехнулась Шайн. – Ты же вроде ненавидишь рыбу?

– Очень смешно, – буркнула Рута и краем глаза стала наблюдать за воровской компанией, которая покидала таверну, все еще споря о результатах карточной игры.

– Ру, ты чего? – встревожилась Шайн, уловив мрачное настроение сестры.

– Да все в порядке, – отмахнулась та. – Пойду со стола уберу.

Карась быстро шагал по темным улицам Крогенпорта, сунув руки в карманы и глубоко надвинув капюшон на голову. Сегодня, кажется, было полнолуние, но луны не было видно за плотной пеленой облаков. Моросил мелкий, неприятный дождь – вроде, и не сильный, но нудный и досаждающий – как зарядил с самого утра, так и сыплет себе без передышки. Темно было, хоть глаз выколи, но Карась с раннего детства жил на этих улицах и знал их, как свои пять пальцев. С улицы лудильщиков свернул в переулок Старого Звонаря и нырнул под арку, выводящую на площадь Закополы. В центре небольшой, неправильной формы площади стояла медная статуя святого, позеленевшая от времени. Медный Закопола в одной руке держал факел (по мнению многих – волшебный жезл), а другой указывал куда-то вдаль, предположительно, в сторону маяка, названного в его же честь. Предположительно, потому что так предполагал скульптор, но устанавливавшие памятник рабочие ошиблись в расчетах, и святой в своих указаниях промахнулся на добрый шест левее. Но и установи они памятник правильно, маяк отсюда все равно не был виден. Когда-то процветающий район теперь стал пристанищем головорезов да тех, кому больше некуда было пойти. В тесных, налезающих друг на друга домах селились домушники, перекупщики краденного, профессиональные нищие, сутенеры да девицы легкого поведения. Бордель здесь тоже имелся, и именно на его дверь, освещенную тусклым красным фонарем, и указывала медная рука святого. У самого же памятника еженощно дежурило несколько проституток, высматривая потенциальных клиентов и зазывая их в "Приют Мамочки Джой для одиноких сердец".

Стоило Карасю поравняться с памятником, как от постамента отделилась одна из "дочек" Мамочки Джой и призывно качнула полным бедром.

– Эй, Карасик, чего смурный такой? – подмигнула ему Не–Святая Агнесса, большая любительница сливовой настойки и нюхательного табака. – Повеселимся?

– Повеселился уже, – буркнул Карась, обходя Агнессу и направляясь к дому номер четыре, где у него была комната на верхнем этаже.

– Тю, да это с кем же? – присвистнула проститутка. – Изменяешь мне, Карасик?

Он не ответил и скрылся в черном провале входной двери под лающий смех Не–Святой Агнессы.

Дома Карась первым делом пошарил в буфете, но найденная там единственная бутылка виски оказалась пустой. С досады он разбил ее, швырнул об пол и завалился спать.

Посреди ночи он проснулся от яркого света полной луны, светившей ему прямо в лицо сквозь незанавешенное окно. Поднялся, чтобы налить себе воды, но не успел сделать и пары шагов, как почувствовал резкую боль в левой ступне. Осколок от разбитой бутылки глубоко вонзился в ногу, на пол закапала кровь. Как всегда, при виде крови Карасю стало дурно. В голове застучали молоты, дыхание перехватило, перед глазами поплыли желтые круги. Вытащить бы осколок да остановить кровотечение, но он не мог даже взглянуть на поврежденную конечность. Кровотечение усилилось. Он чувствовал, как кровь сильными толчками покидает его тело сквозь, казалось бы, такой небольшой порез. Вот уже пол, на котором он стоял, стал липким от крови. Она растекалась во все стороны, просачивалась сквозь доски, капала на нижний этаж. Он не мог на нее смотреть, но что-то притягивало его взгляд туда, где расплывалось багровое пятно. Через пару ударов сердца, гулким эхом отдававшихся в его голове, Карась опустил глаза и перестал дышать. Он стоял по щиколотку в крови. Луна, казалось, стала светить еще ярче, и там, куда падал ее луч, стало проявляться женское лицо. Медленно всплывая на кровавую поверхность, оно начинало приобретать знакомые очертания.

– Помни про уговор и сделай, что обещал, – женский голос, казалось, исходил отовсюду и ниоткуда одновременно.

Карась не выдержал и начал оседать на пол. Поскользнулся на крови и почувствовал, как она захлестывает его с головой. Открыл рот, чтобы закричать, и он тут же наполнился теплой, солоноватой жидкостью. В последний раз судорожно глотнул воздух и... проснулся.

Остаток ночи Карась просидел на кровати, сотрясаемый крупной дрожью. Проклятая ведьма! Не надо было с ней связываться, – мучило его запоздалое раскаяние.

Крогенпорт, двумя месяцами ранее.

– Эй, Карась, где тебя змеи носили, паскуда? – Китобой, огромный жилистый мужчина, почти весь покрытый жестким черным волосом, сидел, широко расставив ноги и глодал свиную голень. – Принес?

Карась молча протянул ему увесистый мешочек, доверху набитый монетами. Китобой покачал мешочек на огромной ладони, на которой не хватало одного пальца, сморщился и высыпал его содержимое на стол.

– Э, да тут медь она! Ты у собора что ли побирался? – он свирепо зыркнул на Карася единственным глазом и в раздражении отбросил в сторону свиную голень, на которой еще оставалось много мяса.

– Собирал налог, как вы и просили, – пробурчал Карась, избегая смотреть главарю в глаза (ну то есть в глаз). – Не моя вина, что люди его мелочью платят. Откуда у лавочников Блошиного округа золотые?

– Ты мне не рассуждай тут! Твое дело денежки с них трясти. Нет золота у них, так обменял бы на свое, – и Китобой зашелся в хриплом издевательском хохоте. – Отнеси все казначею да прибери тут. И если я хоть одной монеты недосчитаюсь...

Китобой выразительно чиркнул себя по горлу жирной волосатой ладонью и вышел из комнаты, а Карась принялся собирать разбросанные по столу монеты да счищать с них мясную подливку.

– Карась то, Карась это, подай–принеси уже который год. Что я ему, слуга, что ли?! – бурчал Карась себе под нос, поглядывая на дверь.

– Достало уже! Чтоб ему во Тьму кануть! – воскликнул Карась вслух, час спустя сидя за кружечкой пива в таверне со странным названием «Экзотическая кухня братьев Драго». Таверну эту «накрывал» кто­-то другой, «налога» с нее ребята Китобоя не драли, а потому и сомнительно, что покажут здесь нос. Карасю же надо было куда-то спрятаться от некстати отправившегося патрулировать район городового. Самого городового он, конечно, не боялся, но сегодня, как на грех, было у него припрятано за пазухой то, чего там никак не должно было находиться. Заскочил в ближайшую едальню пересидеть чуток, ну и взял себе кружечку, чтобы подозрений у хозяев заведения не вызывать (вернее – хозяек, что и так глядели подозрительно, стоило ему переступить порог).

– Это кого же ты так искупать хочешь? – ухмыляясь спросила Карася одна из хозяек, сверля его взглядом карих глаз. Вторая тем временем, отвернувшись, помешивала что-то в маленьком котле.

«Не твое дело» – хотел было ответить Карась, но какое-то внутреннее чутье подсказало ему, что этой лучше не грубить.

– Да есть тут один... – отмахнулся он, но, взглянув повнимательнее в темные глаза, как загипнотизированный, выложил ей все как на духу. И что в помощниках уже который год ходит, и что дела ему настоящего не дают – только лавочников трясти да деньги за покровительство банды у них вымогать, и что главарь–скотина за старания никогда не похвалит, а уж сколько ругани от него выслушивать приходится... В общем все рассказал, что на сердце лежало.