Карьеристка

– Да, если не трудно.

Я поставила чайник, а Дмитрий быстро пробегал глазами по своим записям. Оказалось у него была целая тетрадь, где он записывал свое враньё или информацию об этой загадочной Эмме. Это было умно. Всё–таки два года водить родителей за нос, тут нужен был тщательно продуманный план.

– Что же ещё я не сказал? – задумчиво потёр он подбородок. – Эмма хорошо говорит на английском, – и смотрит на меня.

– Yes, of course, – сказала я, и показала ему жестом о’кей.

– А какой у тебя уровень, если не секрет?

– О петрушке с морковкой могу свободно говорить.

Дмитрий округлил глаза.

– Что прости?

– Ну, на бытовом уровне, – пояснила я, немного смущаясь. – Моя учительница так его называла «петрушка–морковка и лук–сельдерей».

Он рассмеялся, и я тоже улыбнулась.

– А ты говоришь на английском?

– Неа, – покачал он головой. – Я немецкий учил, и у меня тоже этот твой «лук–сельдерей».

И мы снова рассмеялись.

– А вот! – хлопнул он себя ладонью по лбу. – Самое важное забыл! Книги! Мама обязательно про них спросит!

– А ты им что рассказывал?

– Я ничего. Ты вот что любишь? А, нет, – замах он отрицательно руками. – Дай угадаю!

– Да ты в жизни не догадаешься! – подначивала я его.

– Вызов принят, – серьезно сказал он, отложил свои записи и стал рассуждать вслух. – Ммм… Если брать в расчёт твою домашнюю библиотеку, там собрана в основном классика… Мастер и Маргарита?

– Неа, – отрицательно покачала я головой. Засвистел чайник, я его выключила. Достала чашки, и налила заварку, залила кипятком.

– Тебе разбавить?

– Да, пожалуйста.

Я разбавила кипяток холодной водой из фильтра. Поставила на стол сахар.

– Евгений Онегин? – продолжил он гадать.

– Мимо.

– Герой нашего времени?

– Мимо.

У меня было ощущение, что мы играем в морской бой.

– Хмм… Ася?

Я скривилась.

– Нет!

– Может Тихий Дон?

– Тихий Дон я перестала читать на том моменте, где Григорий Аксинью начал бить. Так что нет. Ещё попытка?

Он потёр лоб.

– А! Знаю! – воскликнул он. – Война и мир.

– Ну, – протянула я, – Война и мир мне, конечно, нравится, но это не самая любимая книга. Ещё?

– Сдаюсь, – он поднял вверх руки, признавая своё поражение.

– Гончаров, «Обыкновенная история», – сказала я.

– Это тот, который про Обломова написал? – с сомнением спросил Дима.

– Да, только Обломов – это вторая часть трилогии, а Обыкновенная история – первая.

– Ни того ни другого не читал, – признался он. – И о чём книга?

– О провинциале, который приехал в город и писал стихи, но из героев мне больше его дядя нравится – такой прожженный делец, всё время вправлял племяннику мозги. Я тоже о таком дяде мечтала.

– Я почитаю, – пообещал он.

Я пожала плечами.

– Так что мне твоей маме говорить?

– Называй своего Гончарова.

– А как же мой любимый поэт, прозаик? – я сделала глоток.

– Так сильно я не углублялся, – приложив руку к сердцу, сказал он. – А чай у нас вприглядку будет?

Я подавилась. Откашлялась, вытерла рот салфеткой и спросила:

– Вприглядку? Это как?

– А ты не умеешь? Сейчас научу! Есть у тебя что–нибудь вкусненькое?

Я вспомнила, что у меня со вчерашнего вечера оставалось одно заварное пирожное, которое я собственно хотела зажать, но тут такое дело, что я его достала из холодильника и поставила на стол.

– Учи! – сказала я.

Дима поставил блюдце с пирожным на середину стола.

– Смотри на него! – сказал он тоном какого–то заклинателя, и подумала, что если так и дальше пойдет, не заискрится ли пирожное? Или просто исчезнет не в моём желудке! – И пей чай, но не ешь!

– И в чём смысл?

– Смысл в том, чтобы пить чай как бы с пирожным, но на самом деле нет. Это из разряда «хочешь есть – попей водички».

Я подумала немного, посмотрела на пирожное с варёной сгущенкой и решила, что мне данный способ чаепития совсем не нравится.

– Бред какой!

– Зато фигуру знаешь как бережёт?

Я скептически оглядела фигуру этого верзилы.

– А ты за фигурой следишь что ли? – фыркнула я.

– Может, и слежу, – смутился он. – Мы отошли от темы и вообще, откуда у тебя страсть к книгам?

– Страсть? – переспросила я и удивилась, как точно он охарактеризовал моё увлечение чтением. – Отец оставил после себя много книг. Я читала их в детстве.

– Это те, что в гостиной? – спросил Дима.

– Да, это практически всё его.

– А отец твой, чем занимается? Тоже, наверное, что–то в литературном духе?

Я тяжело вздохнула.

– Он умер, когда я была маленькой, – тихо проговорила я.

У Димы в глазах мелькнуло сочувствие.

– Прости, – сказал он и протянул руку вперед, видимо хотел взять мою, но я не далась. И молча убрал её обратно.

– Прости, – ещё раз сказал он.

– Да, всё нормально, – отмахнулась я. – Я его практически не знаю. Ещё чаю?

– Если не трудно, – он молча наблюдал, как я разливала горячую воду из чайника по чашкам.

– А почему ты увлекся книгами? – спросила я, вспомнив, что он владелец сети книжных магазинов.

– Я экономист по образованию, а пока учился, подрабатывал в книжном, где у мамы подруга управляющей работала. За пять лет работы сам стал управляющим, а дальше пошло–поехало. Сначала один магазин выкупил, потом второй так и собрал целую сеть.

– Родители, несомненно, тебя любят, – улыбнулась я.

– Причём тут это? – не понял Дима.

– Ну, как же. Ты же вполне себе состоялся, свой бизнес, спонсорством вон занимаешься...

– А причём тут родительская любовь? – всё так же недоумевал он, смотря уже на меня округлившимися глазами.

А я поняла, что ляпнула лишнее. Мы так и смотрели друг другу в глаза. Я судорожно пытались найти выход из ситуации, а он смотрел так, будто не верил в происходящее.

– По–твоему, родители любят своих детей за достижения?

– Не все, конечно, – уклончиво ответила я, – но некоторые, наверное…

– Кать? – протянул он и сцепил руки в замок. Мне стало неловко. И из–за ситуации, и из–за имени, точнее его варианта, которым он меня назвал.

– Я не обязана делиться с тобой своей личной жизнью и уж тем более её обсуждать, – жёстко проговорила я, доставая пакет с конфетами из шкафа, а потом долго пыталась его развязать, но толи пальцы меня не особо слушались, то ли узел был настолько крепко завязан. В итоге, я психанула и просто порвала пакет.

Дима молчал, потирал рукой подбородок, задумчиво смотрел в сторону, что–то обдумывая. Я сломанными мелкой дрожью пальцами накладывала конфеты в вазочку и мысленно просила его, чтобы он больше не задавал вопрос на эту тему.

– Ты поэтому карьеру так быстро сделала? Хотела, чтобы тебя любили? – вдруг спросил он.

У меня чуть вазочка с конфетами из рук не выпала. Я поставила её на стол. Было стыдно из–за ощущения, что я всё же не такая как все, в некотором роде ненормальная. И об этом узнал ещё один человек.

– Работаешь, чтобы заслужить любовь? – ещё более потрясенно спросил он.

У меня в душе что–то упало, что–то тяжелое и неприятное, гадкое. Вот так, одна небрежная фраза раскрыла всю меня. Я чувствовала себя голой, выставленной на всеобщее обозрение. И мне это не нравилось.

– Прости меня, Кать, но ты – дура! – подливал он масла в огонь.

– Это не твоё дело, – сказала ему, желая прекратить весь этот разговор.

– Не моё, – согласился он. – Но так себя загонять, чтобы заслужить чью–то любовь? И как заслужила?

Я промолчала. Всё равно не поймёт.

– И вот ещё, – взмахнул он рукой. – Как вообще определяется нужный уровень достижений?