Страница 95 из 147
- Да, Билль, ты мне нужен.
- Я рад это слышать.
- У меня есть к тебе просьба.
- Кажется, я догадываюсь…, - Босх молчал. Билль улыбнулся – сотни радужных брызг разлетелись вокруг, - ради тебя я готов на все. Мне радостно, Босх, что ты понял. Это было очень важно. То, что люди называют любовью, это - цемент. Суть сути. Без этого нельзя. К тебе это пришло поздно, но все-таки пришло.
- Билль, я знаю, ты не хочешь рождаться снова, но если бы я…
- Попроси меня, Босх. Я ведь знаю, для тебя это так важно. Я стану, кем ты захочешь.
- С ней должен кто-то остаться. Кто-то, кто удержит ее в минуты горя.
- Она гораздо сильнее, чем тебе кажется.
- И все равно…
- Хорошо, Босх, ни о чем не волнуйся.
Босх облегченно вздохнул. Только сейчас он заметил, что над дорогой, которую почти не было видно, стало проступать нечто отдаленно напоминающее рассвет. Сквозь мутную дымку постепенно, - будто кто-то невидимый руками раздвинул хмарь, - проявлялись краски, сначала пятнами, но затем все отчетливее и отчетливее отдельные фрагменты складывались в единую картину. И вот уже - никакого сомнения - над дорогой, такой бесконечной, что щемило сердце от холодной пустоты, над этой бесстрастной странницей раскинулась спектральная подкова счастья – радуга, яркая, сочная.
Итерн Босх возвращался на Землю. Ненадолго. Чтобы вскоре вернуться Домой, но отныне он знал - его сердце всегда будет принадлежать Божене – женщине с душой ребенка, любящей, тоскующей и ждущей. Отныне они были связаны. На все последующие жизни, если им суждено осуществиться. Если же нет, то им дано стать единым целым там, где нет времени, времен года, цифеблатных стрелок, бегущих ручьев, песочных часов, осеннего дождя, зависающих на «зеленом» светофоров; и пространств, границ, поворотов, горизонтов, морских берегов, маяков, пешеходных переходов, церковных витражей.
Там не будет ничего, кроме них самих – Божены и Босха. Никаких потусторонних сущностей, ложных друзей, преданных врагов, ценителей, моралистов, судей, просителей. Там не будет стремления, ожидания, страдания; слез, повторений, печали, тоски, осенней прозрачности, парковых перспектив; прошлое, настоящее и будущее раскинется радугой, единой, объединяющей. Босх возвращался на Землю, чтобы сделать их историю вечной.
Поздней осенью, когда мечты теряют силу, а воспоминания обретают невиданную власть, в холодном, неуютном городе с немецким именем, в сталинском доме необычно рано проснулась женщина по имени Божена. На тот момент она была необыкновенно счастлива. Причиной счастья был мужчина, которого она, как ей думалось, ждала всю жизнь. На самом деле она ждала его гораздо дольше. И теперь он знал об этом. Он знал все, что должен был. Это знание сделало его другим. Благодаря ему, сейчас он стоял за дверью ее квартиры, немного замерзший, - осенние ночи здесь были довольно студеными, - но счастливый. Он был не один. За пазухой его темно-бордового пальто дрожал пушистый комочек.
Звонок в дверь, сонная Божена открыла дверь: «Откуда ты?», ему безумно захотелось схватить ее, крепко-крепко обнять и навсегда прижать к себе, чтобы она никогда не смогла уйти, но вместо этого произнес: «Смотри, что у меня есть…». Через минуту взъерошенный, напуганный котенок, самый что ни на есть простой – коричневый в полоску скатился с его рук на пол. Тонкие ножки, маленькое тело, непомерно большая голова, куцый хвостик, Божена взяла заморыша, поднесла к лицу, вдохнула осеннюю влагу, пропитавшую его шкурку, и вдруг удивленно вскрикнула:
- Ян, смотри, у него глаза разные, один - голубой другой - желтый…
- Забавно…
- Как мы его назовем?
- Как хочешь.
- Может, Темочка?
- Можно.
Если бы знала женщина по имени Божена, как плакало сейчас сердце вечного существа по имени Босх. По сути, она даже не подозревала о его существовании. И это было самой главной печалью этой осени…
Между строк. Фрагмент 4.
Я пишу эту книгу ради тех, кто, существуя в моих снах на правах мифов, робко, но настойчиво вошел в мою реальность. Я пытаюсь вспомнить свое бытие в этих унизительных рамках, именуемых жизнью, только ради тех, кто так и не достучался до моего сердца.
И сейчас перед лицом того, что нам кажется вечным, а стало быть, не существует в нашем понимании, я хочу попросить прощения у моих призраков, которых я любила больше всего на свете. Есть ли разница в том, каким словом мы называем предмет и какие качества присваиваем ему, ведь он не перестает существовать в мире вообще и в мире вещей?
Я всегда считала себя беднячкой и, когда однажды убедилась в этом окончательно, ко мне пришло спасение. Как бы невзначай. Величественные существа, пришедшие из тайных стран, одним движением бросили к моим ногам Империи. Одним шевелением губ мне поверялись идеи глобальных завоеваний, и не просто государств, но самого Космоса, чья энергия и движение были материализованы в математических символах. Грустные люди, живущие на Земле и мнящие себя Избранными, Великими Посвященными, предлагали мне власть, ибо их сердца окутала неотступная тоска. Они, уже приняв смертельную дозу жизни, обещали мне заветный ключик, отмыкающий Высшее Сознание. И это было так заманчиво, это так пеленало и убаюкивало, что мне хотелось сказать «да». Но я ждала посланцев из Шамбалы…
Был момент, когда я почти поддалась великому искусу, - меня отговорили пустыни. Местами бесприютно-пепельные, местами – лимонно-желтые, настолько, что их желтизна вызывала оскомину в мозгу, под сводами равнодушным небес, они снились мне и манили за собой. Их таинственные родники, скрытые от человеческого глаза, томили меня больше, чем ее величество «молекула»… И я ушла в пустыни.