Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 65 из 147

- Счастье – это утешение, - повторил Вацлав только что услышанные слова, и в его голосе ощущалось раздумье не ребенка, но человека прожившего не одну жизнь.

- Наш разговор зашел в тупик. Скажу тебе лишь одно, скоро ты должен будешь покинуть эти стены и у тебя осталось очень мало времени для принятия главного решения. Ты должен определиться – посвятишь ли ты себя полной реализации или же выберешь иной путь – путь скрытничества.

- А именно?

- Ты можешь стать обычным человеком, замаскироваться, затеряться среди толпы, но помни, цветок, лишенный влаги, засыхает. Хотя, нет, это неудачное сравнение. Дар может отомстить тебе, если ты его проигнорируешь.

- Как именно?

- Ты сам это поймешь. Ладно, мне пора, напоследок я хочу тебя познакомить с одним человеком, - Мирт Карлович нажал невидимую кнопку в крышке стола, и в конце залы отворилась тяжелая дубовая дверь: один из воспитателей пропустил вперед себя высокого юношу со строгой осанкой. Издалека был виден лишь его силуэт, но даже на таком расстоянии Вацлав ощутил одиночество этого человека. Воспитатель неслышно затворил дверь, юноша подошел ближе и вот, Вацлав уже мог различить его аристократическую бледную кожу, тонкие черты лица, несчастливые глаза, метнувшие на него быстрый, чуть удивленный взгляд.

- Познакомься, Вацлав, это твой духовный двойник. Его зовут Ян. Ян Бжиневски. Надеюсь, вы станете друзьями, по крайней мере, это вам сильно облегчит жизнь.

Вацлав знал об этом мистическом явлении довольно, но был потрясен, увидев своего духовного двойника так близко. Он был выше его, и, как ему показалось, сильнее духом. Мирт Карлович произнес:

- Ян, как и ты, вырос без отца, между вами – много общего. Это в продолжение нашего разговора, я, надеюсь, ты сделаешь должные выводы.

Вацлав Гратц и Ян Бжиневски подружились, но для чужих глаз это была странная дружба, - они встречались и могли вообще не разговаривать, например, сидели молча в ближайшем парке, что окружал здание их интерната по всему периметру. Так они иногда проводили все отведенное для отдыха время. Они вообще редко разговаривали друг с другом, но постепенно, к концу второго года обучения даже стали походить друг на друга – Вацлав догнал Яна по росту, внешность обоих мальчиков имела сходные черты, да и манеры поведения тоже были почти одинаковыми. Но все-таки существовали между ними явные различия, которые впоследствии определили их судьбы.





Оба были интравертами, но если Ян в обществе предпочитал оставаться наедине с самим собой, то Вацлав всячески шел навстречу тем, кто выказывал желание общаться. Это не мешало ему прятаться от слишком назойливых и беспардонных личностей, например, интересующихся, «чем же именно, юноша, вы отличны от остальных людей?...», - в ответ на подобную бестактность он остроумно отшучивался, причем для очередного вопроса он находил новую отговорку. Благодаря безупречному чувству юмора очень скоро Вацлав обрел славу компанейского человека, что абсолютно не согласовывалось с его изначальными установками. Ян же, напротив, все больше отдалялся от преподавателей и сверстников.

Их дружба закончилась столь неожиданно, сколь началась. Однажды по интернату прокатился слух, что Ян Бжиневски исчез. Кто-то из прислуги, которой строго-настрого было запрещено заходить на половину воспитанников, якобы видел, как ранним утром, за час до официального подъема, к парадному входу мягко подъехал лимузин, и Ян Бжиневски сел в него. Были и те, кто видели совсем иную картину – будто бы поздним вечером под светом редких фонарей мелькала фигура, так похожая на Бжиневски. Слухи, слухи. Суть была следующая - одним не самым счастливым осенним утром Вацлав Гратц остался без своего духовного двойника.

Окружающие пытались понять, что происходит в душе того, кого бросили – странное почти садистское свойство, присущее в основном детям, - смесь исследовательской любознательности и природного жестокосердия. Вацлаву задавались вопросы, но он не отвечал, лишь улыбался. Когда вопросы не давали желаемого эффекта, наступил этап сочувственных взглядов и заспинных шептаний. Но и это прошло. Последней стадией истории стал некий флер сожаления, фланирующий в воздухе, когда Вацлав появлялся на людях.

Произошедшее оставило кисло-горький осадок – обычно это заведение покидали не так – юные воспитанники уезжали, сопровождаемые своими высокородными родственниками, светясь от счастья, предвкушая свое триумфальное шествие по Большой Земле. В их душах была запрятана капсула, в которой хранился код к неизменно благополучной, блистательной жизни, сутью которого была идея Избранности, дарованная им самим Верховным Воеводой. В их маленьких головах цвела мысль, что природная одаренность – обещание благополучия и безмятежности.

Такой день наступил и для Вацлава. За ним приехала изрядно постаревшая мать. Она даже позволила себе нечаянные слезы, при первом взгляде на своего уже практически взрослого сына. К 15 годам он более походил на 20-летнего мужчину, чем на юношу. Метаморфоза, которую принято называть возмужанием, уже затронула его фигуру и лицо. Но самое главное происходило внутри – в нервных узлах, сплетениях, невидимых глазу частицах, - стремление к обыденной, ничем не примечательной повседневности, укоренившееся в Вацлаве с момента потери друга, вступило в химическую реакцию с проявлениями внешнего мира. Он принял решение, о котором накануне его отъезда осведомился все тот же Мирт Карлович.

- Что ты будешь делать, когда покинешь эти стены?

- Я буду улыбаться, за улыбку люди прощают многое, так говорил мой отец.

Мирт Карлович попрощался со своим любимейшим учеником, - но кто об этом знал, - взглядом, наполненным тихой гордостью и беспокойством. Этот чудесный человек знал, что Дар – это совсем не обещание счастья, и, если этот испуганный мальчик принял решение стать таким, как все, это еще не значит, что Дар ему это позволит.