Страница 49 из 147
- Не о хаосе речь сейчас, а о тебе, - Билль помедлил, - не только о тебе. Большего я сказать не могу, и так уже довольно. Тебе действительно пора.
Босх вдохнул, чтобы задать самый главный мучающий его вопрос, но по легкому дуновению ветра понял, что Билля рядом нет. Париж овевал прохожих весной. Пьянящее чувство. Бурное цветение каштанов, нежаркое, нежное солнце, заливало Елисейские Поля. В железном кружеве Эйфелевой башни путались солнечные зайчики, студенты в распахнутых куртках с яркими шарфами, словно говорливые воробьи, рассыпались по Монпарнасу.
Цель Босха была близка, близка, как никогда, но о подлинной цели он еще не догадывался. Только тайное чувство, проявившееся в нем миллионы лет тому назад, чувство исконное и подлинное, шептало ему, что путь его будет горек и долог, что много будет потрачено сил и нет надежды на счастливый конец, но вместе с тем, то, что ему предстоит, не сравнится по силе своей с самой властной магией, и даже великие мифотворцы прошлого и будущего не смогут вычеркнуть это из космических хроник.
Под куполом…
В раздумьях о странностях жизни Божена задремала. Кому-нибудь сказать, девушка впервые приехала в Париж, и вместо того, чтобы впитывать его, разглядывать, наслаждаться им, она просто спит. Преступление, честное слово. Да, Божена спала, как спят неожиданно успокоившиеся люди, чьи тревоги и неясности не давали им видеть мир воочию. Так спят люди, тревожащиеся не о великих замыслах и мистических загадках, а страдающие от повседневного, которое, словно ржавчина, разъедает душу. Или ими овладевает латентная хандра, словно болезнь крови, эта зараза заслоняет от них то чудесное, что способно даже Акакия Акакиевича сделать господином Вселенной. Не всякий удовольствуется одной только шинелью, но, увы, большинству из нас одной шинели-то и достаточно.
Божена, как говорилось выше, жила в футляре крохотного оБосхобленного мирка, но все дело в том, что этот ее чудесный кукольный мирок плыл по мутным речным водам славного петровского града, который в свою очередь, был узок в плечах, тесен и, по большей части, скучен. Нет, упаси Боже сказать, что Божена не любила свою колыбель, город, в котором прожила столько достойных лет. Просто с годами журчащая текучесть, сонливая инертность, пропитавшая все вокруг, какая-то неживая музейная убаюканность настолько утомили ее, что ей стало казаться, будто она сама превратилась в антиквариат, например, в лисий прабабушкин воротник, порядком истрепанный и полысевший, пропитанный удушающим духом советского нафталина.
Божена любила стрелку Васильевского острова, набережные, улицу Росси, Невский проспект, - но все это был город открыточный, выставочный, а она сама жила в районе, который не принято фотографировать для презентационных картинок. Ничего особо гармоничного в этом месте не было. Дома, как дома, проспект, как проспект. Дорогие магазины для дорогих клиентов, плохие дороги, очень мало зелени, унылые неухоженные дворы, да сталинские дома-корабли, тяжелые, монолитные, основательные, словно великаны-тролли из норвежских преданий. Эти дома Божена любила, даже писала о них стихи.
И сейчас, в Париже, с ней произошла странная вещь. Она заснула, как засыпает человек, мучительно уставший не от физических нагрузок и недосыпания, а от сумерек, печали и несбывшихся ожиданий. Божена уснула так, будто по окончании сна ее ждала новая жизнь, - много солнца и моря, улыбчивых ясных людей, и ответы на вопросы, коих у нее было превеликое множество.
Божену разбудил телефонный звонок. Нежная мелодия «К Элизе» вернула ее к реальности. Мобильник радостно подпрыгивал на лакированной тумбочке. Проснувшись, она не ощутила привычной тяжести, что возникает в теле после короткого дневного сна. Наоборот, глаза открылись очень легко, из окна в номер вплыли запахи весеннего бульвара. Божена взяла телефон.
- Божена Иртен? – спросил мужской голос со свойственным французам причудливым ударением на последнем слоге. Божена улыбнулась, оказывается на французский лад ее имя и фамилия звучали очень забавно, почти сливаясь в одно слово, а заключительное «е» в фамилии превратилось в носовое «А» – «БоженаиртАн».
- Oui.
Не будем утомлять читателя переводом с французского, суть разговора сводилась к следующему.
- Меня зовут Рене де Карт…
- Как философ и ученый?
- Слышится так же, только пишется иначе.
- Вы – дворянин?
- Да, - Божене показалось, что собеседник улыбнулся, - мне известно, зачем вы приехали. Нужный вам человек будет сегодня по адресу, который я вам чуть позже продиктую. Хочу обратить ваше внимание на следующие моменты, - сегодня вы можете с ним только познакомиться, после этого мы попросим вас удалиться.
- Я хотела бы от вас услышать, как его зовут…
- Вам не сообщили его имя?
-Сообщили, но я хочу удостовериться. Я называю имя, вы – фамилию…
- Хорошо, я вас слушаю
- Его имя – Ян…
- Да, Ян Бжиневски. Для вас.
- Что значит, для меня.
- Его настоящее имя звучит несколько иначе, но посторонним людям это знать не обязательно.
- Обожаю загадки и шарады.
- Держите себя в руках, это вам не «Код да Винчи».
- Не сердитесь, я пошутила.
- Как помнится, герой романа Булгакова жестоко поплатился за шутку, которая показалась ему невинной.
- Как легко вы смешиваете жизнь реальную и литературный вымысел…
- Вы считаете «Мастера и Маргариту» выдумкой?
- А вы?
- Если хотите, мы продолжим этот разговор позже.