Страница 45 из 147
Позавтракав в кафе и пообщавшись со странным попутчиком из самолета, Божена вернулась в отель. Она даже удивилась этому непроизвольному порыву, вместо того, чтобы отправиться гулять по городу, она опять вернулась к тому, что было одним из привычных ритуалов ее жизни – к заточению в четыре стены, именно в четырех стенах она чувствовала себя защищенной. «Не агорафобия ли у меня?», - эта мысль несколько раз заглядывала к ней на огонек, но немного потоптавшись в дверях, уходила обратно в ночь. Нет, у Божены не было агорафобии, было недоверие к миру, очень глубинный страх внешнего мира, как возможного оппонента. Врагом она его не считала, но прекрасно осознавала, что этот великолепный шахматист в любой момент может поставить ей и шах, и мат, причем с наименьшими потерями для себя.
Поэтому приехав в город свой мечты, Божена поступила немного необычно для очарованного туриста – заперлась в номере и улеглась на кровать. Хотя на самом деле, у подобной тактики поведения было свое вполне логическое объяснение – Божена приняла решение – гулять по Парижу она будет после интервью – то есть завтра во второй половине дня, а пока что ей надлежит подготовиться к встрече с необычным человеком. В самолете ее изрядно укачало, да и утренняя прогулка вкупе с завтраком свежести не прибавила. Пережитое волнение – находясь в воздухе, Божена сильно перенервничала – сказалось именно сейчас, когда она оказалась одна в маленьком, но довольно уютном номере гостиницы на Монмартре.
Прежде чем прилечь, она достала из чемодана бегло составленный список вопросов – добрая традиция свойственная скорее начинающим журналистам, чем профессионалам. И хотя в этой профессии для Божены более не оставалось загадок и подводных камней, она не могла себя отучить от привычки набрасывать пару десятков предварительных вопросов, которые чаще всего так и оставались милой детской шпаргалкой, потому как почти сразу беседа начинала течь легко и непринужденно, не требуя искусственного подогрева.
С искренним намерением обдумать предстоящую беседу Божена легла на покрытую постель и пробежала глазами написанное. Но по-военному подтянутые строчки были разбиты посторонней мыслью – фразой, сказанной словно невзначай, но впечатавшейся в память больше, чем этого хотелось – «Одиночество делает нас строже». Эта мысль, озвученная человеком, которого Божена видела впервые в жизни, всколыхнула не то воспоминания, не то предчувствия, будто мимолетная тень или аромат из детства – нечто потайное, но живительное прикоснулось к душе, так оклик по имени, стукнувшийся о спину, заставляет обернуться. И Божена обернулась…
И увидела поле – огромное, изумрудное, с малахитовыми прожилками-стебельками, усыпанное лиловыми цветами, название которых пришло позже, как краткое уточнение, подпись мастера в нижнем левом углу на полотне стоимостью в миллионы долларов. Поле люпинов, поле детства, нескончаемое, нежное, пахнущее молоком с медом, чаем с вареньем, бабушкиными голубцами, шарлоткой… Люпиновое поле, наполненное стрекотанием кузнечиков и мерным гудением высоковольтной линии, освещенное маминой улыбкой, убаюканное песнями Ив Монтана, пропитанное настоящим щедрым солнцем, которые нынче состарилось и устало. Божене стало так тепло и спокойно, будто все уже закончилось, не начавшись, будто все пережитые обиды ушли в землю, слезы впитались дождями, разочарования аннулированы еще до их свершения, а будущее не представлялось отныне тревожным и обманчивым. И не надо было больше бороться, ползти наверх, цепляясь то за острые сучья, то скользя по ледяным выступам, не надо было просить, ждать, терпеть, обгонять. Все закончилось, все отболело и отпустило. Божена закрыла глаза, поплыла навстречу драгоценному полю. Она верила ему, ведь оно никогда не обманывало ее, в отличие от возлюбленных, шефов и президентов. Она знала, здесь она такая, какая есть, и ей не страшно быть такой. Когда расслабление достигло максимума, Божена настолько растворилась в этом покое, что ей почудилось, будто вся Земля, голубой шарик с белыми облаками, вместе с ней раскачивается в гигантской колыбели и женский журчащий голос мурлычет мелодию, нот для которой люди еще не придумали…
И в этой внеземной картине кроме Божены и поля был еще один участник – мужчина стройный, строгий и грустный. Он словно наблюдал за ней, но близко не подходил. Она хотела сократить расстояние, но поле не подпускало ее к нему. А ей так хотелось разглядеть его, подойти так близко, чтобы стали заметны тончайшие морщинки меж бровей, заглянуть в его глаза и может даже взять его за руку. Но поле было слишком большим, а возникшая музыка убаюкивала все сильней и сильней. И мелодия уже казалась дурманом, и не было сил сопротивляться. Прежде чем перестать осознавать себя и происходящее Божена попыталась включить свой голос, но безуспешно. За несколько мгновений до полной пустоты она услышала слова: «Ты здесь, и это - закономерная случайность…».
Босх. Смущение как предательство
Босх после разговора с Боженой в кафе впал в какое-то непривычное для Итерна состояние. Задумчивость вкупе с грустью. Так как Итерны - существа, наделенные человеческой душой, они способны чувствовать, чем принципиально отличаются от чистых энергий – ангелов. Но чувства их несколько условны. Представьте себе человека, который проживает все отведенные ему воплощения и помнит о них. Поверьте, это груз не для слабаков. Первое, чем обзаведется такой человек, - цинизмом, затем равнодушием, - непременными атрибутами душевного спокойствия. В такой экстремальной ситуации иначе нельзя. Поэтому Итерн Босх, отправляясь на задание, чаще всего, старался сохранять хладнокровие. И ему это удавалось, благодаря чему в Интерриуме его считали одним из лучших.