Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 27 из 147

Это категоричное «нет» имело гораздо более важное значение для судьбы Николая Васильевича, чем могло показаться на первый взгляд. Родители его не сильно огорчились, так как посчитали склонность сына к живописи невинной блажью детской не сформировавшейся личности. Однако для самого Николая это заявление учителя стало своеобразным клеймом профнепригодности. Как и свойственно юной душе, он склонен был драматизировать некоторые вещи, а посему, желание стать художником для него было не столько блажью, сколь вполне сознательным намерением. Недооценили родители свое чадо. Николай притих, оскорбившись в душе поначалу, но потом воспрянул духом, будто кто-то более влиятельный, чем преподаватель «мухи» нашептал ему, что поцелован он самим Господом. И такая уверенность в нем основалась, будто и не было этого неприятного казуса.

Окончив школу не с отличным, но вполне приличным аттестатом (не бился Никола за первую ступень пьедестала ни в школе, ни позже в институте, но умел вычленять из общей массы предметов свое собственное направление, в котором ему не было равных), он выпросил у родителей разрешение пропустить год, дабы должным образом подготовиться к следующей ступени образования. Желанию его стать архитектором они не воспротивились, наоборот, будущая профессия казалась им вполне надежной и хлебной. С усердием, редким для молодых людей его возраста, он принялся за изучение специальных дисциплин. Если его ровесники были многократно замечены в ночных увеселительных заведениях, то он, напротив, был упорен в своих трудах.

Дружбы он ни с кем не завязал. Хотя в их группе было сразу четыре миловидных девушки, поглядывавших на него с надеждой. Сразу после занятий он возвращался к себе. В самый центр города, где старинные, изрядно обветшалые дома, именовались старым фондом.

Потревожились-потревожились, глядя на его аскетичный образ жизни, да и рукой махнули. Люди они были уже немолодые, - Никола был поздним ребенком, сыном дорожили, и вышеупомянутые его причуды не казались им морально опасными. На том и порешили.

Институтские годы пролетели как один день. Получив заветный диплом архитектора, Николай сделал неприятное открытие: устроиться на престижную, высокооплачиваемую работу без блата и нужных связей было невозможно. Но сказать по правде, вкусив радости будущей профессии на студенческой скамье, Николай к ней поостыл. Посему решил найти работу, которая не требовала больших душевных затрат и оставляла бы время для занятий его любимой живописью. Так он попал в небольшую архитектурную мастерскую. Выполнение чертежей, каждодневные планерки и «разборы полетов» существенно отвлекали его от того настоящего замысла, что жил в нем, как птенец в скорлупе. Чувство, что он может гораздо больше и для этого рожден, многократно заявляло о себе. Он никому об этом не говорил, даже родителям, потому что исключительность отдельной человеческой судьбы всем остальным счастья не приносит. Осознание что рядом с тобой за партой или офисным столом сидит человек, которому от природы дано больше, часто приводит к довольно низменным проявлениям, таким как зависть или даже ненависть.

Настал момент, когда работа вошла в резкий конфликт с высокими замыслами. Николай уволился. Только не подумайте, что он был гордым, нет, просто понимание собственного потенциала поднимало его на более высокую ступень относительно общей массы. Он прекрасно осознавал свою силу, но, ни в коей мере, не кичился этим. Точно так же, ребенок-амбидекстр понимает, что благодаря врожденной особенности ему доступно больше, нежели остальным, но у него не возникает желания доминировать над миром, воображая себя «властелином вселенной».





Николай временами впадал в некое состояние, которое про себя именовал «чудо-деянием», - он вдруг отключался от внешнего мира, переставал слышать голоса и окружающие шумы, а внутри него будто открывалась какая-то дверца, и почти вслед за этим раздавался неявный звон колокольчика, словно где-то в заснеженном просторе с метелью и ветром боролись серебряные бубенцы русской тройки. В такие минуты он брал в руки карандаш и начинал водить им по бумаге, и на ней тотчас возникали удивительной красоты тонкие лица, отдаленно напоминающие иконопись Андрея Рублева, космические пейзажи, пронизанные светящимися нитями, Млечный Путь, как настоящий, горы Тибета, увенчанные снежным нимбом. И столько в этих картинах было печали и нежности, будто сам Господь склонился над миром в отцовско-материнской тревоге.

Кстати, о Боге. С детства у Николая Васильевича не ладились отношения с Церковью. Родители крестили его не младенцем, как принято было в исконные времена, а уже в довольно сознательном возрасте – в 12 лет. По западным меркам – это время Первого Причастия. Для Николая же это был начальный этап вхождения в Лоно Церкви. Поначалу ему даже нравились некоторые обряды и таинства. Но постепенно, погружаясь все глубже с саму суть церковного порядка, Николай начинал неявно протестовать против канонов этого влиятельного и старейшего института.

Многое ему казалось наносным, фальшивым. К девятнадцати годам он внимательно и вдумчиво прочел Ветхий и Новый Завет. Тогда же задал первый вопрос отцу, который основательно того смутил: «В Завете сказано, что Христос выгнал торговцев из Храма, почему же сегодня в церквах все за деньги, начиная от свечек и икон до обрядов отпевания и венчания?». Отец смущенно пожал плечами и напомнил, что подобные вопросы являются грехом, но настоящего ответа Никола так не услышал.

Долгое время он постигал учения святых людей - чудотворцев и мучеников, прозорливцев и ясновидящих. Сопоставлял, сличал, анализировал. Затем обратился к трудам, описывающим историю Церкви, после - к Евангелиям каноническим и запрещенным, таким, как Евангелие от Иуды и Марии Магдалины. В познании прошло 7 лет, итог – полное отторжение Церкви и принятие веры в Единого Бога, в Космический Разум, Архитектора, воздвигшего свой Храм на земле и поселившего в нем Человека. «И не просто Он дал человеку ключи от Храма Своего, но позволил ему жить в нем денно и нощно в трудах праведных и отдохновении сердечном».