Страница 120 из 147
Божена. Предпоследнее
А вот и ноябрь. Суровый, мрачный интроверт. Не в пример своим братьям, - солнечному франту-сентябрю и дождливому октябрю, - ноябрь суров, почти как декабрь. Он, словно его слуга, предвосхищающий появление своего господина, навевающий свите ужас, расстилает перед ним студеный покров. Ноябрь – само одиночество, причем одиночество губительное, а не плодотворное. Он заставляет замирать перед собой, завораживая своей гипнотической мощью. Всматриваясь в вас, подобно бездне, он отнимает самую крохотную надежду на возвращение тепла. Он как последний рубеж, после которого пути к отступлению невозможны.
Божене нужно было как-то пережить этот кошмар – позднюю осень и зимний триумвират безмолвия, стужи, покоя. Для нее это было равносильно прыжку через пропасть, когда в какой-то момент слабый духом человек думает: «а есть ли смысл перепрыгивать, может…». Нет, Божена не помышляла о смерти, она даже не задумывалась о ней, потому что существование без Яна уже было для нее смертью. Какая разница – живо физическое тело или нет? Она не придавала значения своему отражению в зеркале. У нее ни на что не было сил: ела она автоматически, не чувствуя вкуса продуктов, спала мертвым сном, без сновидений, словно проваливалась во мрак. Больше она ничего не делала – спала и ела. Ела мало, больше спала. Не отвечала на звонки в дверь и по телефону.
Единственное, что еще делало ее живой - способность погружаться в сон. Она поздно просыпалась, рано ложилась. Так много она не спала еще никогда. Одним из студеных вечеров ее осенила мысль – если Ян умер, а это именно так, он должен был попасть в то безвременное пространство, где она была несколько раз. Интерриум. Значит, ей тоже нужно там оказаться. Поставив такую задачу, Божена осознавала опасность своего положения. Интерриум был особым местом, туристов туда не приглашали, проникать туда могли лишь те, кто был близок к Переходу или нуждался в особом руководстве. Божена не подходила ни к первой категории, ни ко второй. О чем она могла спрашивать, попав туда, вопросов у нее не было, была лишь тайная надежда, желание встречи с тем, кто так стремительно и на лету покинул ее в самом грустном и безысходном из миров.
Итак. Вечерело. Божена тщательно прибралась в доме. Поставила все вещи на свои места. Вытерла пыль, пропылесосила комнаты, натерла зубным порошком серебряные ложечки, с содой вымыла любимый мамин хрустальный графин, спрятала карты Таро в самый дальний угол серванта, сожгла все свои дневники за прошлые годы. Только самый свежий и самый личный, похожий на коричневый блокнот, положила под подушку. Мысль: «А вдруг я не проснусь» заставила ее готовиться ко сну особенно тщательно. Ведь этот сон должен был стать особенным. Нет, не ответы на вопросы она искала, как когда-то давно, но хотела поговорить с тем, кто стал для нее сутью ее жизни. Или даже не поговорить, а просто взглянуть ему в глаза. После этого последние сомнения потеряют силу. Не останется желаний, уйдет молодость, но она будет спокойна, если узнает, что Ян – в Интеририуме. Без этого знания она не сможет жить.
Она приняла душ, зажгла ароматические палочки. Легла на постель, свежее белье приятно холодило кожу. Расслабилась, как никогда не умела, а сейчас получилось. Вскоре тело стало невесомым. Божена закрыла глаза, глубоко вдохнула, и стены комнаты раздвинулись, исчез потолок, над ней распахнулось осеннее звездное небо, необъятное, милосердное. Оно качнулось словно палуба корабля, поколебав безупречную линию горизонта, и вдруг обрушилось вниз, - окутало графитовой голубизной Божену, прикоснулось к ней атласной нежностью, убаюкало как мать свое дитя в колыбели, и, подхватив островок комнаты с постелью и лежащей на ней женщиной, вернулось в Изначальный Предел…
Мирта Мирек. В серебре
«…Меня зовут Мирта Мирек. Это все, что я помню. Мне страшно. Я не знаю, как здесь оказалась. Как очутилась в этом месте без стен, дорог и времени. Я вижу каких-то существ. Наверное, таких же, как и я. Почему, наверное? Потому что, я не знаю, как выгляжу. Я вообще не знаю, кто я. Мое имя – моя данность. Единственное, с чем я себя олицетворяю. Я проснулась однажды, и оно уже было со мной. Черное и простое, как платье вдовы. Точнее, как траурное платье невесты, которая не успела стать женой. Но здесь черное и белое кажутся одним и тем же. Границ нет. Вчера в мой дом, - мой дом - это точка пространства, в котором мне наиболее комфортно, - влетел аромат японской яблони. Когда она цветет, это благословение. Он настолько безыскусен, что даже самый чувственный парфюмер не сможет его воссоздать.
В месте, где я нахожусь, все осязательные ощущения – редкость. Хотя недавно я обнаружила странное свойство этого места, - когда на чем-то мысленно сосредотачиваешься, оно, в конце концов, возникает. Например, недавно, уже почти привыкнув к отсутствию пространства и материи, я сделала установку – выйти за пределы уже знакомого мне места. И тут же попала на площадь, где было много голубей. Я попыталась сразу определить, - знак ли это или случайность, но у меня ничего не получилось. Голуби важно прохаживались по площади, и смотрели на меня так, словно я сама условность, а они константа этого мироздания. Я отвернулась от них и попыталась думать о чем-то другом, например, о воздушных шариках, потом снова повернулась – голубей не было, но и шариков тоже.