Страница 114 из 147
Теперь он был полон до краев удивительной, едва различимой музыкой, что доносится с горизонта, заглушаемая шелестом волн и криком альбатросов. Эта музыка вкупе с сиянием ветра овевала его мягкостью и блаженством. Легкая истома овладевала им, когда он, закрыв глаза и успокоив дыхание, отключал внешний слух, направляясь вглубь себя. Вслушиваясь в биение сердца, пульсацию крови, легкое потрескивание в голове, природа которого ему была неясна, он, наконец, вычленял из этой симфонии самый главный звук – звук серебрянного колокольчика, цельнолитого и чистого.
Так о себе заявляет счастье. Счастье самореализации, счастье творчества, свидетельствующее о силе дара. Это то, что невозможно контролировать и обуздать, с этим нельзя смириться, этим нельзя пренебрегать. И Дэмону довелось осознать ту горечь, которая настигает человека, понявшего, что большая часть жизни им прожита в бездарной пустоте и радость, оттого, что отныне его жизнь будет иной.
Николай Васильевич знал, эта осень будет другой, а грядущая зима даст ему много сил для важной работы. Отныне, все, что его окружало, стало материалом для ваяния, элементами натуры, пейзажа, панорамы. Гуляя по городу, он кадрировал его взглядом, впиваясь в детали, как ребенок в сочную мякоть арбуза. Он схватывал на лету забавные нелепости, перепады красок, причудливую игру света и тени, создающую подчас настоящие графические шедевры. Для Дэмона город превратился в живое существо, - шутника и балагура, мага, иллюзиониста, шулера, мастера-виртуоза, нежного циника и отчаянного романтика. В нем было все: еврейская скаредность и кавказская горячность, итальянская экспрессивность и английская чопорность, арабская целомудренность и итальянская сочность, испанская страстность и французская чувственность. Этот город был сокровищницей образов, - в каждом доме, неожиданном повороте, скользящем вниз карнизе, точеном барельефе, таилась своя особая история. Камень, обтесанный человеческими руками и поцелованный северным ветром, дышал, плакал, ликовал перед неопровержимой красотой всех времен года.
Город пошел навстречу прозревшему художнику, улыбнулся радушно, взял его за руку, пообещал быть искренним и щедрым. Отныне, они сущестовали в единой связке - распахнутый город и обновленный человек. Два одиноких существа, окруженных звуками, красками, знаками жизни, но пребывающие каждый в своем мире. Теперь они нашли друг друга, обрели счастье взаимодействия, они могли ласкать друг друга взглядами, заботиться друг о друге, беречь, одаривать надеждой, радоваться обоюдным победам.
Город расцветал теми районами, куда приходил Дэмон. Он был благодарен художнику за его замыслы, за мольберт и краски, которые он бережно выдавливал на палитру. А Дэмон решил, что будет искать душу города везде: в сумрачных подворотнях, галереях проходных дворов, сводчатых арках, на фронтонах старинных особняков и «хрущевок», в мутной невской воде, перебирающей четки времени, выщербленном граните набережных, на широких проспектах, рассекающих городской простор до горизонта, под мостами и в пушкинских парках, на лицах слепых статуй в Летнем Саду, у прохладных фонтанов, в сиреневой дымке заката, обвалакивающей город в пору белых ночей. Ему были милы и старинные улочки вокруг Невского проспекта, и пустыри новостроек, и рабочие районы, смолящие небо заводскими трубами, и укромные переулки, шепчущиеся о летящей походке юности. Во всем, что было таким разным, но единым, в том, что пульсировало и делало этот город живым, Дэмон находил для себя отраду. Отныне он был при деле, - образы, детали, композиции картин возникали в его голове с завидным постоянством. Он видел «удачный план», чувствовал свет и объем, знал, как запечатлеть на холсте глубину неба и изящество архитектуры. Знал, что улыбка должна быть обозначена штрихом, а верность и мудрость – тонкой непрерывной линий, понимал ценность беглого мазка и справедливость контуров.
Дэмон ожил. Он обрел в самом себе спасительный смысл, без которого вся его прежняя жизнь была полой. Рисовать картины, что может быть романтичнее, воскликнет какая-нибудь юная барышня. Но нет, процесс это трудоемкий, сродни плетению ковров, его сопровождают раны и мозоли, а терпение и любовь к материалу творчества способствуют благодатному результату.
Если бы все герои этого повествования могли бы так же удовлетворенно улыбнуться тем утром, когда Дэмон отдал портрет Божены Яну Бжиневски, а Вацлав Гратц увез его в Париж. Если бы эта солнечная цельность могла наполнить всех, кто стремился к творчеству и любви. Увы, сказки случаются в этой жизни, но у сказки и жизни разные группы крови, несовместимые…
Между строк. Фрагмент 7.
Я никогда не забуду этот день. Накануне он просто сказал: «Мне надо съездить в Париж». Утром я проснулась одна. Открыла глаза, наполненная счастьем. Он уехал, чтобы вечером вернуться. Он так и сказал: «мне нужно на один день в Париж». Расставания придуманы ради встреч. И я ждала. Но ближе к полудню ледяное чувство поползло по спине. Страшная мысль: он исчез, навсегда, - ударила меня в поддых. Он перестал существовать здесь, в моем мире, мире форм и проявлений. И это чувство было настолько необратимым, не подлежащим сомнению, что мое сердце чуть не остановилось.
Первое, что мое тело пыталось сделать, - это получить подтверждение, рука рванулась к мобильнику и пока душа кричала: «Нет», пальцы набирали его номер. Его телефон молчал. Он был в сговоре с неотвратимостью. Вторым порывом было позвонить Рене. Я осуществила коварный замысел на автомате, ничего не соображая. Спустя минуту, до меня донесся чужой женский голос, который взволнованно выспрашивал про моего любимого мужчину. Только повесив трубку, я поняла, что это был мой голос. Рене сказал, что в Париже Яна нет.