Страница 111 из 147
Когда она вернулась домой, Ян уже был там, немного усталый, но все такой же внимательный к ней. «Ты погуляла? Тебе лучше?». Особенно ласковая улыбка, особенно заботливые прикосновения. Вино они пить не стали, она ничего не говорила, он все понял. Слава Богу, он не задавал после близости тщеславных вопросов, которые так любят задавать мужчины, чтобы потешить свое самолюбие.
Солнце ушло рано, к вечеру на мостовых бисером рассыпался краткий дождь. Ночь была непривычно звездной для большого города. Она не знала созвездий, ей просто нравилось сидеть на лавочке во дворе, откинувшись на спинку. Он надел ее любимый свитер с норвежским узором. В отличие от нее, он знал небесную карту наизусть, но не посчитал нужным нарушать молчание. Она просто прижалась к нему, он обнял ее. В этом молчании было столько смысла, сколько не содержали самые заветные слова на свете.
Потом он почувствовал ее дрожь, где-то вдали залаяла собака. «Давай вернемся домой» - его голос показался ей знакомо-незнакомым, а именно – почему-то таким голосом разговаривал с ней кто-то невидимый и добрый там, на бескрайнем лиловом поле, за которым, как и полагается в сказках, начинался океан. Там, где она почувствовала себя наполненной теплом, где в единстве солнца и ветра родилось ощущение благословенного бессмертия, дарованного людям при рождении…
Гратц. Точки над «i».
Инспектор Гратц был волевым человеком, и его одаренность была ни при чем. Он знал, что если голос шепчет ему: «возвращайся», значит, он должен вернуться. Приехать в Петербург после того, как давний друг, духовный двойник встретил тебя ледяной улыбкой постороннего, было страшно. Но Гратц знал, что-то должно завершиться, и он должен быть рядом, когда в конце человеческой судьбы будет поставлена точка.
Если бы его кто-нибудь спросил: с чего он собирается начать, он не смог бы ответить, но сойдя с трапа самолета на питерскую землю, без толики сомнения взял такси и попросил отвезти его к могучему сталинскому дому цвета мокрого асфальта. Он вошел во двор – большой, пустынный двор, по всему периметру которого были высажены долговязые клены, в глубине – длинный каменный забор, а за ним – заводские цеха. «С ума можно сойти», подумал Гратц и присел на лавочку. Здесь или поблизости ему предстояло провести несколько дней.
Напротив дома был отель, где он снял самый простой номер. Наблюдать было удобно. Рядом с отелем ютился крохотный скверик, из которого хорошо просматривался как сам дом, так и подходы к нему. Слева золотились купола монастырской церкви, а за бензоколонкой раскинулся пустынный парк.
Именно туда и направился Гратц на второй день. Пройдя его от входа, до стены, за которой обозначилось кладбище, он решил, что именно это место станет определяющим. И не ошибся.
Через неделю он увидел в этом парке Божену. Гратц сразу ее узнал, а она не обратила на него внимания. Прошла мимо, не подняв глаз. Было в ее фигуре и выражении лица нечто, что сразу его насторожило – новое чувство, новое знание или новое значение. Вот три поворотных момента, которые меняют человека. Определить, что именно, Гратц не мог. Он просто ждал, зная, что до финального действия осталось совсем недолго.
Прошло несколько дней. Гратц наблюдал, Божена каждое утро гуляла в парке, несколько раз он видел, как она выходила из дома вместе с Бжиневски. Они бегло целовались и расходились в разные стороны. Также от внимательного взгляда Вацлава не укрылось то, что часто в монастырский парк приходил мужчина с внешностью скромного обывателя. Он приносил с собой мольберт, краски и начинал работать. Гратц отметил про себя, что хотя художник приходил в парк раньше Божены, уходил он сразу вслед за ней. Стало быть, он рисовал ее портрет. Это было догадкой, которая очень скоро переросла в уверенность – Гратцу даже не надо было проверять это. Он просто знал.
Но настало утро. Одно из тех утр, которые делают простые события знаковыми. Гратц проснулся рано, наспех умылся, оделся и, не завтракая, стремительно направился в парк. Интуиция его не подвела. Еще на проспекте он увидел в глубине Яна Бжиневски и художника, рисовавшего портрет Божены. Они спокойно разговаривали.
Судя по всему, портрет был закончен. И художник передал заказчику сделанную работу. Но вот он направился к выходу, тогда Вацлав вошел в парк с противоположной стороны, чтобы не встречаться с художником. На одной из самых дальних скамеек сидел Ян Бжиневски, рядом с ним стоял портрет, завернутый в холщевую ткань.
Гратц подошел ближе.
- Здравствуйте, Гратц, - Бжиневски произнес это, даже не посмотрев в сторону подошедшего инспектора, - а вы упорный. Так и надо.
- Может, пришло время исповеди?
-Нет, просто пришло время расставить акценты. Вы были абсолютно правы, Гратц, когда не поверили мне. Вы знаете, что в основе моих отношений с Боженой – обман.
На этих словах Ян резко поднял голову и в упор посмотрел на Гратца.
- Кому, как ни вам, духовному двойнику Яна Бжиневски, понять, что перед вами самозванец. И самое страшное то, что я виноват в смерти вашего друга. Я убил его. По-своему, лишив его свободы выбора.
- Скажите мне сейчас правду, он действительно умер?
- Да, он умер и уже давно. Мне трудно объяснить вам, что тело значения не имеет. Но для любви важно все. Знаете, отчего мне горько?
- Божена не полюбила вас?
- Да, она любит Яна Бжиневски, ни имея ни малейшего представления о том, что этот человек не принял бы ее любовь. Он в этом не нуждался.
- Вы ошибаетесь. Он умел любить.