Январежки

Целюсь. Целиться тоже необязательно, опять же – главное, что написано…

Бросаю.

…и все-таки когда промахиваюсь, корю себя, что надо было прицелиться получше, и самолетик лучше свернуть.

Аплодисменты.

Утешительные, конечно же.

Моя чашка допивает чай, сдержанно мне аплодирует.

Сжимаю зубы.

Пиро берет чайник, наливает чай Амо, вежливо кивает, ваша очередь, мадам. Амо краснеет, Амо боится, все-таки разворачивает свою рукопись:

Ключ на старт.

Десять.

Девять.

Восемь.

Семь.

Шесть.

Пять.

Четыре.

Три.

Два.

Один.

Пуск.

Рольфи поднимается в небо.

Рольфи круглый, как шар.

…нет-нет, еще не расслабляйтесь, еще не все, еще мало ли что случится, может, в атмосфере сгорит, может, от курса отклонится, может, на связь не выйдет…

Пиро откашливается:

– Это… это вы к нам обращаетесь?

– Ой нет, это по тексту…

– Что скажете? – спрашивает Пиро, оглядывает нас.

У меня вырывается не к месту и не ко времени:

– Сударыня… а вы в космосе-то были?

– Ой, а не была…

Смущаюсь, какого хрена спросил…

– …а я взлетно-посадочными системами занимаюсь, вот это вот всё… ну знаете, Странник там, Пилигрим, Агасфер, это вот я все запускала… рассчитывала… А «Бродяга» у меня в молоко ушел, мы как бились, не вернули…

– В смысле… в молоко? – оторопело смотрю на молочник.

– Ой, ну это у нас говорят так, когда вот корабль на орбиту выходит, а связи с ним нет, вот называется – в молоко ушел… А я так подумала, надо про нас написать, как у нас там все бывает…

Холодеет спина. Понимаю, что Амо не врет.

– Ой, а я как бы больше все по расчетам по всяким, по цифрам, я вообще двух слов связать не могу… я вот так для себя писала…

– Ну, давайте… пробуйте…

Амо сворачивает самолетик.

Мне страшно. Мне хочется одернуть её, толкнуть нечаянно, чтобы она не попала.

Иначе она тоже пропадет.

Я знаю.

Пропадет, как пропадали…

…кто?

Не помню. Выжимаю что-то из памяти, не выжимается.

Чер-р-рт…

Она стоит слишком далеко от меня, через стол, сворачивает самолетик…

…бросает.

Мое сердце пропускает удар.

…промахивается.

Падает в кресло, закрывает лицо руками, черт возьми, только этого не хватало, чтобы она тут разрыдалась… Подхожу, бормочу какие-то слова утешения, ну что вы, в самом деле, я сюда знаете, сколько хожу, ни разу не попал, да вообще никто ни разу не попал, а вы…

Амо встает, пошатываясь, идет к двери, незаметно сжимает мою руку, сильно, больно, все понимаю, иду за ней, в комнату, в другую, в третью, наконец, усаживается на диванчик, захлопывает дверь.

Вопросительно смотрю на Амо, отчего-то вспоминаю, женат я или не женат.

Амо шепчет:

– А я что про нас знаю…

Настораживаюсь:

– А что?

– А вот… смотрите…

Амо раскрывает тетрадь, показывает мне записи, записи, записи…

Догадываюсь:

– Ваше… творчество?

– Да что вы… – хмурится, – почерк… узнаете?

Узнаю. Почерк Пиро.

Фил Тано (зачеркнуто)

Агник (зачеркнуто)

Амо (зачеркнуто)

– Ну… это это… это он отмечает, кто в журнал не попал…

– А тут, тут смотрите… – Амо листает назад, – вот…

Литературный клуб. Многогранный стол, число граней по числу гостей. Пустые портреты на стенах – там будут те, кто попадет в журнал.

Гости клуба: Фил Тано. Агник. Амо. Здесь должны быть еще какие-то имена, фамилии, характеры – но их нет, их нет…

– А что это значит, вы можете объяснить? – Амо с надеждой смотрит на меня.

Не понимаю. Чувствую что-то не то, очень и очень не то…

– А… а можно нескромный вопрос, а сколько вам лет?

– Семнадцать недавно исполнилось, а что?

– А то… это когда это вы на взлетно-посадочные системы выучиться-то успели?

Вспыхивает:

– Вы… вы мне не верите?

Смотрю на неё. Понимаю, что она не врет. Просто. Потому что. Не врет. Не умеет врать. Просто…

…просто здесь что-то очень и очень не то…

– А где Амо?

Спрашиваю. В пустоту.

Мне никто не отвечает.

Говорю громче:

– Где Амо?

Люди оборачиваются. Смотрят на меня изумленно. Уже по их взглядам я чувствую – что-то здесь не так…

– Это… это кто? – спрашивает….

…этого человека не знаю, новенький кто-то.

– Нет, ну как же, ну…

Начинаю объяснять. Тут же спохватываюсь, что объяснять тут нечего, по их лицам понимаю, что они не знают никакую Амо, просто – не знают. Ни… ни…. ни… незнакомые люди, незнакомые лица, я вижу их первый раз…

Они не знают никакую Амо.

Просто.

Не знают.

Садимся за круглым столом, уставленным чашками, Пиро зорко следит, чтобы чашки были расставлены строго-настрого одна напротив другой. Стол поделен на семь частей…

Сегодня читает Пиро Кусь.

– Вы не продержитесь с ним и трех минут, – фыркает Кугельштайн.

Хочу парировать, что Кугельштайн и минуты не продержится. Вместо этого отвечаю:

– Хотите пари? На ваше левое крыло?

– Издеваетесь?

Прищуриваю правое окошко:

– Значит… боитесь?

– Что? Кто? Я боюсь? Сударь, да вы нарываетесь на дуэль! Итак, Кугельштайн против Ле Кастле завтра в восемь…

– …позвольте, позвольте, господа, вы что собираетесь, шпагами махать, или разобраться с этим… с этим…

Смущаемся. А я и не знал, что Чиветта-Торетта терпеть не может дуэли, мне почему-то казалось, она будет в восторге, если мы будем махать шпагами…

Аплодируем.

Пиро складывает самолетик, прицеливается, запускает.

Жду.

Выдыхаю.

– Мимо.

Понимаю, что сказал это вслух.

– Вы что-то сказали? – Пиро поворачивается ко мне.

– Э-э-э… что мимо. Ну да ничего, у вас получится все…

– Нет… до этого.

– Гхм… это… что… что…

– Вы про Амо говорили.

Делаю большие глаза:

– Про какую Амо?

Понимаю, что выдал себя с головой, когда ляпнул – про какую, а не про какого. И вообще нужно было спросить – а что за Амо.

Выскакиваю из комнаты, бегу прочь, где-то здесь должна быть тетрадь, тетрадь…

…уютно устраиваюсь в кресле, гадаю, кому из нас на этот раз Пиро нальет чай, кто из нас на этот раз удостоится чести прочитать…

Пиро выбирает меня. Как-то неспроста выбирает меня, как будто что-то задумал…

Разворачиваю рукопись.

Читаю:

В лесу сов семь.

А где нет сов, там нет сов-сем.

Вот сидят совы, из дупла вы-совы-ваются.

Полетели сов семь по лесу с полуночи до двух ча-сов.

А там и до трех ча-сов.

А тут у трех ча-сов раз – и захлопнулся за-сов.

Тут-то совам и конец, да как бы не так.

А почему?

А ну-ка, думайте, думайте… сов семь, сов заперли, что осталось?

Правильно, семь.

Вот семь засов и открыло за сов.

И совы вылетели.

Главное, не лететь им туда, где семь часов. Там своя семь есть, семь от сов с семь от часов драться будут.

А может, там вообще не семь ча-сов, а семь ча-филинов.

Люди смеются. Это хорошо. Или плохо. Не знаю. Пиро кивает мне, я сворачиваю рукпосиь, от волнения сначала получается кораблик, потом бумажный фонарик, наконец, какое-то подобие самолета.

Бросаю.

Говорю себе – не целиться, чтобы не попасть, к черту амбиции, я хочу жить. Не выдерживаю, целюсь как следует.

Не верю себе.

Попал.

Аплодисменты.

Торжествующе смотрю на Пиро. Наш председатель (председатель? Кто и когда объявил его председателем?) говорит восторженную речь, даже вручает какую-то статуэтку, не то писчие перья, не то крылья, не то все вместе взятые, спасибо, спасибо…

Дожидаюсь, пока интерес к моей персоне поутихнет, тихонько выскальзываю в соседнюю комнату, еще, еще, еще, кажется, за этой дверью должна быть улица, потому что вон, в окне снег идет, хлопаю дверью, выглядываю…